– И это вам известно?.. Ну ладно. Переходим к последним дням, вернее, часам. Вчера Милисент не явилась на прием, я забеспокоился, все ли в порядке, и выяснил, что она уехала в горы, где должен находиться ее муж. Я испугался, как бы не вышло нежелательной сцены между супругами, а это свело бы на нет мои усилия.

– И что вы сделали?

– Отправился за ней.

– Когда?

– Я предпочел бы свою последовательность изложения, мистер Мейсон. Право на коррективы за вами. – Доктор кисло улыбнулся.

– Ладно, – кратко проговорил Мейсон. – Все бы ничего, но мало времени. Вам хочется изложить историю в таком виде, в каком вы ее отработали… Хотите убедиться в ее непробиваемости?.. Забавное желание, будь по-вашему!

– Я не отрабатывал истории, если я колеблюсь, то лишь потому, что боюсь причинить вред миссис Хардисти.

– Предоставьте ее моим заботам. Я ее адвокат, валяйте дальше.

– В поисках ее я поехал в горный домик.

– Нашли?

– Только не там. Нашел уже в Конвейле, где она ехала следом за машиной своей сестры.

Доктор умолк, глаза его торжествующе поблескивали, все было так стройно.

– Дальше.

– Дальше вам должно быть понятно. Я видел, она близка к обмороку, перехватил ее машину, чтобы отправить пациентку к себе. Я держал ее примерно до десяти вечера, пока она не начала реагировать на препараты, а затем отвез к отцу, где сделал ей снотворный укол и велел никому ее не беспокоить.

– Теперь все? – потянулся Мейсон, зевнув. – Вы чуть не усыпили меня.

– Но теперь вам ясно, она была у меня, я самолично сделал ей укол, после чего она проспала полсуток.

– Закончили? – спросил Мейсон.

– Да.

– Прелестно. Теперь начнем перепроверку.

– Пожалуйста.

– Значит, вы отправились в горный домик защищать свою пациентку от нежелательных эмоций и расстройств?

– В основном так. Как всякий профан, вы вольно обращаетесь с терминологией, но суть дела уловили.

– О’кей. И обнаружили Милисент только в Конвейле?

– Да.

– Когда?

– Э… дайте сообразить. Люди не смотрят поминутно на часы, как полагают юристы, которым подавай время по минутам.

– Чувство времени свойственно всем людям. Утро, день, вечер.

– Ну, это было после шести вечера, ближе к семи.

– Или в семь?

– Спорить не буду, не знаю.

– Но не раньше шести?

– Вряд ли.

– Как вы узнали, что Милисент отправилась в домик?

– Не могу об этом говорить, это было бы неэтично.

– По отношению к кому?

– Зачем вы спрашиваете? Есть этика.

– Понятие растяжимое… От кого-нибудь из своих пациентов получили эти сведения?

Доктор задумался, на мгновение глаза его блеснули.

– Да, от пациента, его я не назову.

– Бог с ним. И вы сообразили, что миссис Хардисти что-то угрожает?

– Нужно говорить точнее. О какой угрозе вы думаете?

– Я думаю, вы решили, что вашей пациентке вредно быть в домике.

– Можно и так сказать.

Мейсон располагающе улыбнулся:

– Тогда скажите, за каким чертом вы увезли ее обратно в домик, найдя в Конвейле.

Доктор долго моргал.

– Я этого не говорил!

– Нет, конечно. Это говорю я.

– Сомневаюсь, что к таким выводам можно прийти на основании сказанного…

– А я почти не слушал, что вы тут мне вдалбливали. Протекторы вашей машины, эти новенькие покрышки, отпечатавшиеся у горного домика, красноречивее вас.

– Нельзя доказать, чья была машина, вы ее не видели.

Мейсон устало потянулся.

– Так вы возили в домик Милисент или не возили?

– Я не обязан отвечать.

– Вы даже не обязаны со мной говорить, но полиция спросит то же самое, и уж ей-то вы ответите.

– Полиции не будет до меня никакого дела.

– Шанс на тысячу.

– Посмотрим.

– Пока мы видим одно: почему-то вы не желаете отвечать. А молчание говорит против вас.

– Хватит!

– Пожалуй, хватит. Выводов у меня больше чем достаточно, благодарю вас.

Доктор нервно поглаживал подбородок. Рука его подрагивала.

– Вы правы. Я возил туда Милисент. Но это один из пунктов врачебной программы, которую я выработал для нее. И мне думается, если я заявлю об этом, ни один полицейский чиновник не сумеет понять, в чем именно состояла моя система, почему я поступил так, а не иначе.