Герцог кивал, слушая Ганса и разглядывая с парапета Халфтерплатц[11] то, во что превратился Солстар за последние два дня.

Ганс методично перечислял улицы, на которых всё ещё находились мятежники, сообщал направления ударов и количество задействованных сил. Доставая из кошеля, висевшего у него на поясе свиток за свитком, сообщал имена арестованных и так далее, и тому подобное. Герцог кивал, внимательно слушая его, иногда прерывал, переспрашивая или уточняя.

— В целом неплохо, — констатировал фон Клюге после окончания доклада. — Моего личного вмешательства здесь больше не требуется. Господа военные контролируют ситуацию, и к приезду канзора[12] Солстар будет полностью очищен от нелегальной скверны.

Ганс кивнул, сворачивая и пряча бумаги обратно в кошель.

— А теперь отведи меня к нему.

Ганс поклонился, и, повернувшись к его светлости спиной, поспешил к тёмному провалу портала, ведущего вглубь замка.

Они шли недолго. Несколько развилок и поворотов и вот герцог остановился у неприметной деревянной двери, запертой на замок. Пока Ганс возился с ключами, Иахим ещё раз мысленно пересмотрел протокол допроса, который курьер доставил ему уже на обратной дороге в столицу. То, что было в нём написано, вызывало тревогу. Но, так или иначе, он обязан услышать всё собственными ушами.

Дверь бесшумно отворилась. Герцог шагнул внутрь. Небольшая камера, в которой он оказался, едва освещалась светом единственной свечи. Грубые стены из каменных блоков были почти неразличимы в полутьме. Напротив двери, в двух шагах от герцога, стояла широкая скамья, на которой лежал изнеможённый человек, прикрытый тёплым плащом. Рядом со скамьёй находился деревянный стол с разбросанными по нему в беспорядке бумагой и перьями для письма.

Всё внимание герцога было приковано к человеку, что лежал на скамье. Он выглядел так, будто голодал несколько месяцев подряд. Кожа обтянула череп, глаза ввалились и под ними образовались тяжёлые лиловые мешки. Руки, лежавшие поверх плаща, больше походили на спицы — так тонки и хрупки они были на вид. А кожа на ладонях белела, словно перчатки. Странным казалось то, что жизнь всё ещё теплится в этом тщедушном теле.

При виде фон Клюге узник слабо ему улыбнулся, и попытался привстать.

— Не стоит, мой друг, — герцог тепло улыбнулся в ответ, и сел рядом, — ты и так потерял немало сил, не стоит себя так утруждать.

— Ваша светлость, — хриплый голос лежавшего был едва слышен, так что герцогу пришлось склонится над ним, — вы пришли! Никогда бы не подумал, что буду рад вас видеть, но вот как получилось…

— Да, жизнь сложная штука, Шнидке, — фон Клюге, внимательно вглядывался в узника, словно пытаясь что-то понять. — Я и твой хозяин часто враждовали, и вот к чему всё привело. Мятеж.

— Ваша светлость, — названный герцогом Шнидке закашлялся, — я слишком хорошо знаю вас, чтобы поверить в то, что вы ничего не знали. Скажите, вы ведь продумали всё заранее, ваша светлость? — и его губы искривила горькая усмешка.

— Не буду скрывать, что некоторые известные тебе события прошли… мм… не без моего участия. Но я ожидал не такого эффекта.

— Тут Виктор вас обыграл, да? — Шнидке злорадно усмехнулся, глядя герцогу фон Клюге прямо в глаза. — Вы не ожидали, что он успел так много сделать. Успел собрать и сплотить вокруг себя столько людей.

— Да, — Иахим спокойно кивнул, соглашаясь с собеседником. — Твой хозяин успешно водил меня за нос. Но это, как ты знаешь, ему не помогло.

Лицо Шнидке исказила гримаса ненависти, смешанная с болью и ужасом. Он закрыл глаза, пытаясь дышать глубоко и ровно, но даже это давалось ему с трудом.

— Чего вы от меня хотите? — наконец произнёс он, обращаясь к герцогу. — Мятеж, судя по всему, подавлен, Виктор мёртв, она, по всей видимости, тоже. Я рассказал вашим дознавателям всё, что знал и о чём догадывался. Вы наверняка изучили протокол допроса от корки до корки и знаете, что я не утаил ничего. Так зачем же вы здесь?! Почему не даёте мне сдохнуть, как и положено верному сторожевому псу без хозяина? Что вам ещё надо?!

— Только твой рассказ, Шнидке.

— Я рассказал всё!

— Ты знаешь мой метод. Только личный контакт, глаза в глаза. Сухие строчки и пергамент никогда не передадут всего, что чувствует человек. А я хочу понять, с кем мы имели несчастье столкнуться. Ты — последний из тех, кто остался в живых, и поэтому очень важен для меня.

— Последний? Значит… Кто ещё? — Шнидке жадно всматривался в лицо герцога, пытаясь угадать. — Барон? Нет, он не тот, кто смог бы… Граф! Фон Ляйхт!

Герцог кивнул, а лицо лежавшего внезапно потемнело.

— Когда он умер? — сухим тоном поинтересовался Шнидке и герцог обернулся к слуге.

— Три часа назад, — ответил Ганс.

— Я хочу знать всё, что он рассказал, — Шнидке жёстко взглянул на герцога.

— Но только после того, как я услышу твой рассказ. И я хочу знать всё, что там произошло. Каждую деталь, подробность. Не упускай ничего, Вильхе, — герцог мельком взглянул на Ганса. Тот уже приготовился, достав из кошеля бутылочку с чернилами. Обмакнув перо в чернильницу, принялся записывать.