короче говоря, противник начал в нас стрелять, а затем произошло крушение. Мне

повезло. Половина ноги – это все, что я потерял. Остальные, кто был на этом задании, не

были столь везучими.

– Это ужасно, – тихо сказала она, покачав головой. – Ты все еще об этом думаешь?

Кошмары? Проблемы со сном?

– Из-за аварии и сражений?

Риз кивнула.

– Нет, не совсем. Думаю, с этим мне тоже повезло, потому что у меня нет

кошмаров, я не боюсь громких звуков... нет никаких «спусковых крючков», ничего

подобного. Я знаю, так бывает не у всех, кто пережил нечто травмирующее. Я просто

счастлив, что остался жив.

И снова она кивнула.

– Я понимаю. И ты нашел то, что тебе нравится, и это может стать твоей карьерой.

Я знаю, что ты хочешь диплом по машиностроению. И почти закончил обучение.

– Значит, ты меня оценивала, да?

Она сморщила нос.

– Нет... да, – она засмеялась. – Я большая девочка, я могу признать свое

любопытство. Мне интересно, как ты можешь так красноречиво описывать свои взгляды, которые не пропитаны патриархатом, и все же быть... собой.

Мы оба рассмеялись, и я покачал головой.

– Как я уже говорил, я просто написал, что думал. Я должен был высказать свое

мнение, что я и сделал. Когда я рос, моя мама никогда не высказывалась на темы типа

«место женщины» или «а вот белые девушки». Не сказать, что мой отец был за это, но

именно моя мать вдолбила это в нас. Ценность того, что мы – афроамериканцы. Ценность

чернокожей женщины как человека и партнера, а не то, сколько секса ты от нее получишь

или не получишь, или умеет ли она готовить, и всякое такое. Просто то, что должно быть

здравым смыслом. И каждое субботнее утро мы всей семьей завтракали в «Tones & Tomes»

– Я там бывала в воскресенье днем, – сказала Риз, улыбаясь. – Я, моя мать, моя

лучшая подруга и ее мать. Это был наш еженедельный «девчачий день».

– Вот видишь? Мое мировоззрение произрастало из того же места, что и твое. От

мамы, которой было все до одного места.

Она кивнула.

– Так и есть.

Некоторое время мы молчали, затем я снова наклонился вперед и спросил:

– А что насчет тебя?

Риз подняла бровь.

– А что насчет меня?

– Какая у тебя история? Я рассказал тебе мою сокращенную биографию, и теперь

хочу услышать твою.

Она съежилась.

– Ох. Гм... на самом деле, у меня ее нет.

– Чушь. Прекрати увиливать.

Покачав головой, она рассмеялась, затем наклонилась вперед, прижала локти к

темной поверхности стола и положила подбородок на руки.

– Эм... Единственный ребенок. Родители развелись, когда мне было четырнадцать

лет. Мой отец был исполнителем джаза. «The Reggie Alston Band». Большой мечтатель и

креативный человек, и он вселил все это в меня. Любовь к преподаванию передалась от

мамы. Эм-м, когда мне было двадцать лет, он умер. И это разбило мне сердце, потому что

я любила своего папу. Я все еще нуждалась в папе.

Она больше не смотрела на меня. Она смотрела на стол, не моргая, пока, наконец, не прочистила горло.

– Э-э... Я была полностью сломлена. Меня выгнали из университета, потому что

мои оценки снизились; я пила и дралась с некоторыми не очень хорошими людьми и...

просто была в плохой ситуации. Я была не очень довольна собой, и понимала, что

причиняла боль близким людям, которые любили меня. До меня дошло, что я просерала

свою мечту, что мой отец был бы опустошен, если бы это увидел. Так что, я привела себя

в порядок, снова поступила в университет, и сейчас я работаю над тем, чтобы сдержать

обещание, которое ему дала – что исполню свою мечту.

Я ей улыбнулся, когда она подняла глаза, делая вид, что не замечаю блеска в ее

глазах.

– И какая у тебя мечта?

– Ну, – сказала она, оживляясь. – Если эта программа по получению степени

магистра искусств не сведет меня с ума, то в конечном итоге, я хочу преподавать курс

творческого письма, здесь, в БГУ. С большим количеством письменных работ, уделяя