действительно моргнула. – Ты в порядке, принцесса?

Нет.

– Да, – сказала я, заставляя себя улыбаться, хотя у меня было такое ощущение, словно рот набит опилками. Джейсон потянул меня за собой, и я последовала за ним, хотя

и чувствовала себя как в тумане. В машине он удивленно поднял брови, когда я сказала, что не хочу возвращаться домой, что лучше останусь с ним. Тем не менее, он сделал мне

одолжение.

Сначала мы поехали ко мне, чтобы я собрала вещи для ночевки, и каждый на своей

машине поехали к нему. Там я приняла душ, легла в постель и закуталась в одеяло.

Пальцы неосознанно теребили подвеску с моим именем, пока я смотрела, как Джейсон

завершал работу над очерком, которую нужно завтра сдать на лекции моей матери.

– Эй, принцесса, – позвал он, и я подняла глаза, встретившись с ним взглядом. –

Можешь сказать свое мнение?

Я кивнула и устроилась удобнее.

– Да, конечно.

– Хорошо. Итак... В этой работе у читателя нет возможности устроиться

комфортней (и это сделано целенаправленно). Гивенс вытягивает нас из зоны комфорта, посредством своей элегантной прозы. А затем погружает нас в печаль главной героини

без имени, когда она рассказывает о влиянии наркозависимости своей сестры на

собственную жизнь.

Ти – сестра получает имя. Оставляя главную героиню без имени, рассказчик дает

нам понять, что она дистанцируется от своего рассказа, хотя явно играет в нем

определенную роль. Но я не думаю, что это единственная причина, по которой она

позволяет себе оставаться безымянной. В различные моменты повествования,

становится ясно, что рассказчик не просто передает информацию.

Она находится рядом.

Например: ночь, когда Ти выходит из бунгало и убегает к «уличным королям»; ночь, когда ее отец пробирается в постель; попытка самоубийства Ти. Детали слишком

яркие, картина написана слишком четко, для того, чтобы передавать ее из третьих рук.

За каждым из этих слов, стоит определенный уровень вины, доказательство того, что

роль рассказчика в крушении Ти была больше, чем она позволяет нам узнать. Может, она оставляет себя неназванной, потому что не считает себя достойной имени в

истории Ти.

Я была в полном восторге.

В те минуты, пока он читал вслух свою работу, я погрузилась в себя, вспоминая

самые первые его слова, которые прочла. Эта работа ничем от них не отличалась: проницательный комментарий был на голову выше, чем у трех четвертых курса. Я знала

это, потому что прочитала большинство их черновиков.

– Это очень хорошо, – сказала я, садясь. Я была в одной из его армейских

футболок, которую надела после душа, и стянула ее между ног, скрывая наготу. – Лишь

несколько человек, в своих работах, упомянули о том, что рассказчик чувствует вину. На

самом деле, вина проходит красной нитью по всему произведению, и похоже, мало кто

смог это заметить. Так что, прямо сейчас могу сказать, ты обязательно получишь за это

очки. Мама будет впечатлена.

Он поднял бровь.

– Она ведь не подумает, что ты мне немного помогла, правда?

– Черт, нет. Моя мать знает меня достаточно хорошо – я ни за что не стану тебе

помогать, учитывая то, что ты – один из самых сильных учеников. Она узнает твою

работу, как только увидит.

Он кивнул, затем снова посмотрел на свой ноутбук и вздохнул.

– Да... Я написал кое-что о ревности между сестрами, о жестоком обращении, об

избиениях, обо всем этом. О том, как это привело к зависимости Ти. О предположении, что рассказчик, возможно, сам баловался маленькой «белой лошадью», основываясь на

некоторых описаниях. Думаю, я затронул все, что нужно.

– Я тоже так думаю, – согласилась я. – Твой черновик был действительно хорош, и, похоже, ты сделал его еще лучше. Не думаю, что тебе есть о чем беспокоиться. Но ты, очевидно, нервничаешь.