поправки сегодня вечером, когда вернусь домой, и уделить субботний день себе

любимому. А в воскресенье еще раз перечитал бы свое сочинение.

– Эй, ты где? Джей?

Дерьмо.

Я закрыл свою электронную почту, сунул телефон в карман и вскочил со стула. Со

стороны это выглядело так, будто я уже выхожу, когда мой отец, Джозеф Райт Старший, завернул за угол.

– Что ты делаешь в комнате отдыха? – спросил он слегка нахмурившись. – И

почему ты не надел рубашку-поло с логотипом компании?

«Потому что этодерьмо выглядит странно» – мысленно ответил я ему. Пожав

плечами я проскользнул мимо него и направился обратно в комнату со стеклянными

стенами, которую мой отец называл моим «кабинетом», но больше она походила на

аквариум.

– Задержись, – крикнул он мне, и я остановился. Засунул руки в карманы и

повернулся в его сторону. – Сегодня твой счастливый день... нам нужны услуги механика, так что...

– Да!

Мне даже не нужно было слышать остальную часть того, что он хотел сказать. Я

уже направился туда, где действительно хотел быть – в автосервис, расположенный в

задней части здания.

– Притормози, сынок.

Я опять остановился. Повернулся, чтобы посмотреть в глаза своему отцу, потому

что уже знал, что последует дальше.

– Что, ты сегодня не можешь даже двух слов сказать своему старику?

Ой.

Подождите.

Этого я не ожидал.

Джозеф Райт никогда не был сентиментальным парнем, по крайней мере, не со

мной и не с моими братьями. Он приберегал всякие нежные слащавые слова для нашей

матери и, когда общался с ней, превращался в сыплющего комплиментами плюшевого

медвежонка. Хотя с нами, парнями, он всегда говорил строго. Мы должны были

проявлять меньше эмоций, должны были больше работать, больше потеть, получать

лучшие оценки – все это, честно говоря, нормальное дерьмо. Оглядываясь назад, я могу

сказать, что он был рассудительным, не кричал на нас, не был слишком резким, и всегда

был для нас примером. Он воспитывал мужчин, а не засранцев, о чем говорил, по крайней

мере, раз в неделю, как правило, обращаясь ко мне.

Он говорил, что я был его копией. Мама всегда говорила, что моя «прямота»,

передалась от него, и что «абсолютная сила» моей матери (его выбор слов), словно

наждачная бумага отполировала самые острые грани его личности, сделав отца немного

мягче и спокойнее.

« Я не могу дождаться, когда ты встретишь свою «наждачную бумагу»,

маленький мальчик», – сухо пробормотала однажды моя мать, Присцилла, и тогда я уже не

был маленьким мальчиком. Я был дома в отпуске, а она настояла, чтобы я пригласил на

свидание дочь одной из ее подруг.

Я прострадал все свидание с девушкой, чей подбородок был более «волевым», чем

у меня, и которая не могла держать при себе свои чертовы потные руки. Я же был милым

и вежливым с этой девушкой. Я довез ее домой, проводил до двери... а она схватила меня

за воротник, пытаясь поцеловать.

Я, на-хрен, еле ноги оттуда унес и не знаю, что она сказала своей маме, но та

позвонила моей маме. А Присцилла Райт позвала меня в свою швейную комнату и просто

посмотрела на меня с тихим разочарованием, которое уязвляло больше, чем слова, которые говорит обычно отец.

Но вернемся в настоящее.

Мой отец не был разговорчивым, сентиментальным парнем. Наше обычное

общение с ним состояло из серий бурчаний, которые мы необъяснимым образом

понимали.

Когда он меня остановил, то я ожидал, что мне прочитают нотации из-за того, что

одет в рубашку механика, вместо противной белой рубашки-поло с ярко-синей эмблемой

«J & P AUTO SALES». Он всегда настаивал на том, что бы я представлялся продавцом, несмотря на мои упрямые настойчивые заявления, что я не хочу этим заниматься. Но, эта

работа помогала платить по счетам и позволяла мне не залазить в сбережения, пока я