— И все же, — продолжил Джереми, — я надеюсь, вы не станете сбывать с рук котел Тревитика, над которым мы работаем, по крайней мере, не сообщив об этом мне.

— Согласен, — ответил Харви.

— Я рассчитываю, что если насос будет построен, вы более благожелательно посмотрите на нашу просьбу одолжить котел, а также некоторые другие детали для постройки самодвижущегося экипажа.

Фалды сюртука Генри Харви раскачивались, словно метроном.

— Мистер Полдарк. Мне действительно кажется маловероятным, что соглашение об аренде может оказаться выгодным для обеих сторон. Но, предположим, если насос для шахты построят здесь, я был бы готов продать вам котел за половину той цены, что заплатил за него Тревитику шесть лет назад. А все иные материальные и трудовые затраты — по себестоимости. Это вас устроит?

— Весьма, — заверил его Джереми. — Могу я спросить, сколько вы заплатили за котел Тревитику?

— Что ж, на самом деле, я лично изготовил его для мистера Тревитика под его присмотром. Позже я забрал его за долги. Это был жест доброй воли. В конце концов, он мой шурин. Не думаю, что он станет возражать, если я продам его за тридцать фунтов.

— Это меня более чем устроит, — сказал Джереми.

Харви повернулся.

— Вы никогда не объясняли мне причину подобной скрытности между вами и вашим отцом. Почему вы отговариваетесь походами на море — куда там? — в эти так называемые рыболовные экспедиции? Живя в Хейле, вы могли бы приходить к шести каждый день на протяжении недели и закончили бы учебу за половину затраченного времени. Ваша мать тоже участвует в этом обмане?

— Она ничего не знает. Причина в том, что отец запретил мне иметь дело с паром и высоким давлением.

— Вот как... но почему?

— В том числе из-за вашего старшего брата, мистер Харви.

Харви уставился на него.

— Фрэнсиса? Ох, вы имеете в виду опасность. Да, он и впрямь погиб от взрыва котла. Но то были ранние эксперименты

— Мой отец знал вашего брата. А потом произошел взрыв в Вулидже. Взорвавшийся котел убил четверых, да? И серьезно ранил примерно столько же. А еще трагедия на Уил-Ноа, всего год назад. От взрыва разлетелось столько осколков...

Харви посмотрел на посетителя.

— Все это понятно. Но... Можно ведь упасть с лошади и сломать шею. Но никто не осуждает верховую езду.

— Именно это я скажу ему, если возникнет конфликт. Но мне кажется, я нашел способ избежать споров — по крайней мере, пока не будет что показать.

Генри Харви вернулся на свое место.

— Что ж, хорошо. — В его голове мелькнула мысль, что, узнай капитан Полдарк о сыновьем непослушании, и сам Харви может вместо ожидаемых благодарностей оказаться в немилости. — Теперь, мистер Полдарк, я должен идти. До утра мы пытаемся выгрузиться и снова загрузиться. Это займет большую часть ночи, но нам поможет луна. Пожалуйста, принесите мне чертежи, как только они будут готовы и одобрены. Я прикину примерную стоимость.

Джереми поднялся.

— Надеюсь, через несколько недель. Все зависит от обстоятельств.

— Как будет называться ваша новая шахта?

— Э-э-э... Уил-Мейден.

Очень вовремя Джереми вспомнил, что как-то видел в литейном цеху Харви Джорджа Уорлеггана. А ведь официально Уил-Лежер до сих пор им не принадлежит.

Вскоре после этого разговора они отплыли. В пути их сопровождал легкий бриз. Солнце заходило около половины седьмого, и значит, до Нампары они доберутся еще засветло, часа через два. Они сделали то, ради чего явились, и были готовы к возвращению.

Джереми пребывал в отличном настроении. Паровой экипаж стал ближе. И если впереди его ждет шахта, то будет и интересная работа, приключения с созданием насоса и возрождение старой выработки. Но главной причиной его горячего желания поскорее вернуться домой был интерес, не ответила ли мать Кьюби на отправленное его матерью приглашение погостить в Нампаре. Эта перспектива захватывала больше всего остального.

Выйдя из устья Хейла, когда с берега до них больше не доносилось ни единого звука, Джереми откупорил бочонок эля и начал вместе с друзьями запевать непристойные песенки. Когда все скабрезные куплеты были спеты, Бен сменил настроение, перейдя на псалмы, что продолжалось еще полчаса. Затем Джереми, которого от небольшой дозы выпитого обуяло чувство пьяной сентиментальности, спел им любимую песню матери.

Любимой моей розу белую сорвать

А к ней в придачу бутон алый,

Любовь, что в моем сердце, пытаюсь доказать,

Что твоё сердце и так уже знает.

Поранит палец острый шип,

Кровь алой каплею прольётся

Сердце отчаянно кровит

И к твоему сердечку рвётся.

Прижму я палец к языку,

На время боль прервется.

А сердца боль я извлеку,

Когда в песне с твоим сольется.

Его друзья подхватили. А гичка неуклонно скользила по волнам тихого моря, и вскоре их накрыло мягким моросящим дождем.