Дошли до каньона Святой Елены, где между ровно-отвесных скал течет в Мексику зеленая, непрозрачная Рио Гранде. Наделали фоток, искупались, подурачились. Собрались в обратный путь, но вздумалось Заку проявить геройство, вскарабкаться на утес, нависший над рекой, и чтобы Марк его на видеокамеру запечатлел.

Идея оказалась неудачной, пришлось ему испытать «Титаник-момент». Подъем шел успешно, на самый козырек Зак подтянулся без проблем. Когда до вершины оставалось совсем немного, начал помогать себе ногами и, видно, ослабил внимание, соскользнул рукой - той самой, что поранил кактусом. Вскрикнул, сорвался и рухнул в реку со звонким шлепком.

Рио Гранде по большей части неглубокая, но в заводях метров до трех доходит - достаточно, чтобы взрослого человека утопить. От пронзившей боли Зак занервничал, начал барахтаться вместо того, чтобы, сохранив спокойствие, достигнуть дна, оттолкнуться и всплыть. Кроссовки вниз потянули, вода сомкнулась над головой. Он потерял ориентацию, хотел крикнуть, забулькал и выпустил последний запас воздуха. Ума хватило крепко сжать челюсти и постараться не дышать как можно дольше.

Марк наблюдал падение через объектив и сначала не поверил глазам. Растерянность длилась не дольше секунды. Бросил камеру и, оттолкнувшись от валуна, нырнул в воду. Нырнул грамотно, как учил тренер по плаванию - голова должна уйти под воду на мгновение раньше вытянутых рук. Тот же тренер учил приемам спасения: чтобы утопающий в суматохе не начал цепляться за спасателя, следует заплывать сзади, хватать подмышки, тащить наверх и к берегу.

После они долго лежали на валуне, до самого вечера: Зак блевал водой, Марк смотрел на него с сочувствием и благодарностью за то, что тот выжил. Страшно представить, если бы Зак погиб...

Нет, хорошо то, что хорошо кончается, и не надо ничего представлять.

О происшествии не разговаривали. Ночью возвращались к палатке, шатаясь, обнявшись и голося во все горло «Мы - чемпионы, мой друг». И слушая их надрывную песню, удивленно моргали звезды и разбегались испуганно койоты. Которых друзья ни капли не боялись - что им какой-то койот, когда победили саму смерть!

Утром Зак сказал:

– Ты меня спас. По ковбойским законам мы теперь братья. Давай породнимся кровью.

– Давай.

И породнились. Сорвали по кактусовой игле, надрезали подушечку правого большого пальца, проговорили «Техасские рейнджеры - братья навек!», соединили. Теперь в жилах каждого текла капелька крови друга.

Посещение заповедника Биг Бена превратилось в ежегодную традицию. Уже будучи студентами, ездили туда каждый год всей группой на пару дней в начале весны. Не умиляться на цветущую пустыню, а заниматься чисто мужским делом - драться с мексиканскими пограничниками. Ну-у, драться - сильно сказано, обычно дело ограничивалось тычками, пинками и ругательствами на родном языке, которого противоположная сторона не понимала. Редко кто возвращался домой с синяком под глазом или подбитой губой - их не стеснялись и ощущали себя героями. Те пьяные, куражные вылазки Марк вспоминал с особой теплотой.

Он любил родной Техас, но Зак, кажется, любил его сильнее. Когда еще жил с родителями, завесил стены в комнате флагами штата - сине-бело-красными со звездой. Когда заработал первые деньги, купил позолоченную гитару - символ Остина. И в дальнейшем каждую мелочь - брелок ли, кулон, часы, браслет приобретал с той или иной местной эмблемой: двурогим быком, металлическим кактусом или надписью «Элвис живет здесь». Пил только пиво «Одинокая звезда», в барах заказывал стейки «по-техасски» - зажаренную на барбекью говяжью грудинку.

Однажды ему попалась на глаза официальная бумага какого-то учреждения с надписью внизу «Вы имеете дело с Техасом, а с Техасом не шутят». Фраза так понравилась, что Зак с тех пор сделал ее присказкой и употреблял к месту и не к месту. Уже переехав в Лос Анджелес, продолжал два раза отмечать день Независимости: второго апреля - Техаса, четвертого июля - Америки.

Узнав, что Марк решился на переезд, Зак жутко обрадовался, встретил его в аэропорту, долго тискал и смеялся по-идиотски - высоким тоном «хи-хи-хи», что означало высшую степень радости.

Заезжать к нему Марк не стал, не хотел терять время, теперь они в одном городе, найдут время пообщаться. Попросил отвезти к Саймону в Санта Барбару.

По дороге Зак наставлял:

– Самое главное, не тушуйся здесь. Не ощущай себя деревенщиной, вдруг попавшей в столицу мира. Мы, техасцы, не дураки. Если бы не были ковбоями, были бы великими учеными. Или политиками. Вспомни Джорджа Буша. Пусть его считали недоумком и бывшим алкоголиком, а он два срока отсидел, так же как папаша. Линдон Джонсон тоже. Его, по-моему, вообще недооценили. Джонсон в сто раз лучше Кеннеди оказался, кучу социальных программ осуществил, дискриминацию осудил на правительственном уровне. Кеннеди давно убить надо было.

– За что же? Он, конечно, не самый лучший президент в истории Америки...

– Самый худший! В дела государства не вникал, за каждой юбкой волочился как неудовлетворенный подросток. Секретарша, телефонистка - без разницы. С Монро подло поступил - попользовался и бросил. Ты знаешь, что он еще и наркоман был? Причем в запущенной стадии?

– Нет. Ты серьезно?

– Еще как серьезно! По признанию его личного врача, Кеннеди пять раз в день кололся амфетаминами. У-у, как я его ненавижу!
– прорычал Зак и даже порозовел от возбуждения. Вкупе с рыжей щетиной розовые щеки сделали его похожим на новорожденного поросеночка.
– После его убийства нас, техасцев, возненавидела вся Америка. Нью-йоркские таксисты отказывались обслуживать людей с техасским акцентом. А машины с нашими номерами не пускали в другие штаты. Ну не идиотизм? Как политик Кеннеди ничего не представлял. Его любили только за симпатичную мордашку. После смерти сделали иконой. Потому что если бы всплыла правда, Америка ужаснулась бы. А теперь поди разберись. Да никому не надо. Ты веришь, что Освальд его убил?