Я сидел и слушал с открытым ртом. Было просто невероятно, что такой случай был. Что они до сих пор вместе только потому, что Аравель рискнул. Что не побоялся и взял инициативу на себя.

– Меня папа забирать, а Клаус дыбом шерсть, в форму зверя. Как он мне потом рассказывал, даже не понял причину такого резкого перехода. И вот значит, стоит этот белый красавец так, что меня ото всех отгораживает. А меня на хи-хи. И его за хвост. Дерг-дерг, дерг-дерг. А он на них щерит пасть, а хвост не убирает, даже поближе ко мне его. А я уже и выщипывать волоски начал. У него уже глаз дергается, а хвост не убирает. Папа минуту смотрел на это безобразие и впервые в жизни отступил. Клаус забрал меня из центра сразу же как мелкие разногласия между семьями нашими утрясли и плевал на них на всех. Его зверь требовал с такой силы решительных действий, что я только удивлялся. А потом жаркие ночи, до белого каления выводили друг друга днем.
– Аравель заулыбался, закрывая глаза. Мечтательно. Нежно.
– А потом мне плохо стало. Тайнару вообще не нравилось, что мы ссоримся с первой минуты жизни во мне. А я скрывал это. И ментально так вдарил его отцу, что едва жив остался.

– А ты со всей силы бил?

– Нет.
– Аравель вздохнул.
– Я его пощадил. Он меня тогда сильно обидел. Принес запах бывшего любовника в дом, где поселил беременного меня. Капризного. Обидчивого. И попытался авторитетом задавить. А мне так обидно стало. В итоге он в больницу, а я легким испугом и на обследование. И он же потом вокруг меня крутился и прощение вымаливал. Кажется, па основательно с ним поговорил. С тех пор ни одного постороннего запаха на его коже нет. За руку там поздороваться, приобнять за плечи. Так уж и быть, с этим я смирился. Но что бы от тела несло.
– Аравель аж зашипел.
– Не прощу никогда. Один раз дал ему шанс, больше не дам.

А я сижу и смотрю на него и понимаю, что будь я таким же, наверное, мы бы уже убили друг друга.

– Малыш, а давай мы над ним поиздеваемся, а?

– Что?
– я так и замер.

– Ну как что?
– он пригнулся ко мне и шепотом, - ну подразним и не дадим. Поиграем в недотрог. Покажем, что интересны и другим. А его, если так уж сильно невмоготу, гордость и тщеславие пусть прогуляться посылает. И заодно узнаем, чего он стоит и чего хочет.

– Но, это будет как-то…

– Только не говори мне про нечестно. Запомни, если он будет тебя добиваться, а от самого разит кем-то еще, вам с ним не по пути. Он тебя тогда реально только инкубатором и считает. И когда получит назад, так же, как и раньше посадит дома, если не хуже, чего удумает. Понятно?

– Да.

– Тогда, решай, что хочешь, и будем плясать от этого.
– Он улыбнулся.
– И остальных претендентов, - на этом слове поморщился, - будем пасти на голодном пайке, что бы раскрылись полностью. Конечно самые хитрые и изворотливые до конца будут держаться, а вот мелочь отсеется.

Я только и смог головой кивнуть. Аравель меня поражал каждый раз, когда я не мог найти выход. И Клаусу с ним точно не скучно. А еще он вокруг себя всех своим теплом одаривает. Даже меня, казалось бы, простой инкубатор, а принял как родного.

Дни неспешно тянулись. К чете Алой приезжали претенденты на пару омеге. Вынюхивали все, крутились рядом. А омега перед носом хвостом вилял и хватит. Потом пошли приглашения на прогулки, свидания, рестораны и клубы. Что-то разрешалось, на что-то Аравель категорически клал вето. Причем громко так, чтобы все слышали и знали - там вето!

У Тайнара было новое разбирательство. Его призвали в зал суда и сообщили, что через две недели будет снято наказание в виде "не приближаться" и заменено на штраф в размере тысячи руали за каждый день до окончания срока. Тайнар как услышал, что замена была одобрена, так в зале суда и растянулся в радостной улыбке. Теперь он мог официально присоединиться к гонке. А еще мог просто прийти в дом родителей. Правда если там будет Кристофер, то это равносильно официальному визиту. Поэтому он не спешил.

С Аравелем встретился, чуть ли не на руках принялся носить. И он и его кот просто сияли. А Аравель перестал переживать за него. И смотрел на каждую мелочь, что сын неосознанно выказывал. Да, он родитель, обожающий свое чадо, но еще он очень расчетливый человек и просто до безобразия гордый зверь, не любящий ошибаться в приближенных к себе людях. И эта его черта заставляет теперь даже в сыне выискивать малейшие недостатки, несоответствие.

А Тайнар был просто очень счастлив. Подтвердил участие, получил номер и замер в предвкушении, хотя бы увидеть котенка. Посмотреть на него и подтвердить, что наспех и из последних сил сделанная заплатка приросла, стала родной и будет теперь его защищать до конца дней. Что его котик сыт, доволен и шерстка лоснится. Что сам Кристофер доволен, весел и ну хоть чуть-чуть скучает. Ну хоть немножко.

За мной ходил табор из альф. Я приятно проводил время. Знакомился с новыми претендентами. Кто-то отправлялся сразу после первого свидания. Они тупо шли меня подчинить. Зря. Я пусть и слабая физически омега, но ментально на меня может воздействовать только Тайнар. От одного его запаха я слабею, что уж говорить. Так что все эти хилые попытки были всего лишь вежливо отклонены, получая недоумение в глазах, и отправлены восвояси Аравелем, которому я жаловался.

Наступила осень. Прибыл еще один претендент. Красивый, знает себе цену. Пригласил прогуляться. А я все спиной ощущал слежку. И главное приятно так пахло, что я чуть ли не носом водил, вынюхивая ветер. Претендент был чем-то сильно занят, раз не понял моего оглядывания. Даже не спросил, почему я стал отчаянно скучать.

А потом мы зашли в кафе. Посидели, поболтали, и он попытался меня поцеловать. Ему удалось. А у меня шерсть дыбом, и я деру!

– Аравель, а поцелуй считается за согласие?
– тихо спросил Кристофер весь день, ходивший в задумчивости.

– Поцелуй?
– сидевший на балконе в кресле и читающий книгу родитель нахмурился.
– Тебя заставили?
– в ответ отрицательно головой.
– Тебе понравилось?
– в ответ пожали плечами.
– Нет, поцелуй можно считать за симпатию и знак внимание, но не за разрешение на создание пары.
– Он сел, выпрямив спину.
– Это кто у нас такой смелый, разводящий тебя на поцелуи? Уж ни Тайнар ли зашевелился?
– сощурился он, изменяя зрачок глаз.