1755 год. Великий соблазнитель женщин Казанова после бурного романа с чужой женой оказался в страшной венецианской тюрьме «Пьомби» («Свинец»), прозванной так за непроницаемое свинцовое покрытие на стенах и крыше. Однако богатое воображение позволило Казанове совершить свой знаменитый побег, о котором он даже позднее напишет книгу. Чтобы реализовать задуманное, он изготовил из куска металла подобие лопаты. С помощью этого подручного средства Казанова несколько месяцев упорно копал лаз в углу камеры и не отказался от своих планов даже после того, как его перевели в другую камеру, только стал осторожнее. Он подговорил монаха из соседней камеры, и в итоге им удалось сбежать из тюрьмы вдвоем, используя тот же инструмент: им они взламывали двери.

1864 год. Томас Роуз был одним из тысячи северян, захваченных конфедератами в плен на бывшем торговом складе Ричмонда в ходе Гражданской войны в США. Свой путь к свободе заключенный прокладывал вместе с несколькими боевыми товарищами, используя карманные ножи и отходы древесины. В конечном итоге заключенным удалось прорыть туннель длиной пятнадцать метров, который начинался в тюремной камере и заканчивался в пустующем сарае. Полковник Роуз был настолько доволен своим надежным сооружением, что спустя несколько дней вновь вернулся в тюрьму, решив подарить свободу еще пятнадцати заключенным. В целом же этой секретной лазейкой воспользовались девяносто три офицера, что побудило члена Конфедерации Ричмонда назвать крупномасштабный побег «экстраординарной аферой».

1962 год. Легендарная тюрьма «Алькатрас» предназначалась для особо опасных преступников и считалась недоступной с точки зрения возможности совершить побег. В течение шести месяцев некое трио разрушало бетонную стену в своих камерах, чтобы добраться до вентиляционной системы. Для этого они использовали маникюрные ножницы и несколько ложек. Заключенным удалось пролезть через систему вентиляции, и они покинули остров на самодельном плоту. Существует, правда, версия, что они при этом утонули.

«Голос из-за шкафа» замолчал, я сделала вид, что сплю и ничего не слышу. Я вспомнила Леху. Ох, Леха, Леха! Где ты теперь? На кого оставил меня? Я уже понимала, что те несколько дней, проведенных с ним в одной камере, будут самыми счастливыми днями моей тюремной жизни. Любимым писателем Лехи был Дюма, и книгу «Граф Монте-Кристо», которую носил он в своем бауле, Леха зачитал до дыр. Когда он спал, то подкладывал ее вместо подушки под голову. Эдмон Дантес был его кумиром. Вечером в темной камере Леха таинственным голосом рассказывал мне про замок Иф. Он описывал эту крепость со всеми подробностями, можно было подумать, будто он сам там побывал. Он изображал, пугая меня, судорожные движения холерного вибриона, занесенного в Марсель капитаном Жаном-Батистом Шато (хотя, по-моему, это была чума, а не холера), описывал хитроумный побег из замка Иф, окруженного морем, бежать откуда было невозможно в принципе. Лишь в одном Леха не понимал Дантеса: зачем бежать. Сам он никуда из тюрьмы не собирался. «Идти мне некуда, меня и здесь неплохо кормят», — говорил мне Леха. Еще он рассказывал про Остров дьявола. Попавший туда был обречен. «Неисправимые» погибали от непосильной работы и адского климата, людей заедали насекомые, пиявки, змеи. Леха изображал пиявок, змей и комаров, загрызающих людей на Острове дьявола. И все это — радостно, хохоча и закатывая свои маленькие глазки.

А еще мне нравились рассказы Лехи об искусстве. Где он все это видел, откуда знает?.. Он очень хорошо мог изображать всякие знаменитые статуи, получалось очень похоже. В углу камеры стоял унитаз. Однажды, когда я слишком медленно спрыгивала с унитаза и закрыла Лехе и без того тусклый свет, он сказал мне: «Что стоишь как скульптура Бибеско?» Я промолчала, но нашла момент и отомстила Лехе: когда сидел на толчке он, я назвала эту скульптурную композицию «писающий сидя мальчик». Ему было все равно, что изображать, лишь бы найти, над чем посмеяться. Мне было не смешно. Но я нашла в себе силы и аргументы оценить Лехин веселый нрав, жизнерадостность. «В тюрьме? Ну и что? Не в гробу же… — говорил Леха. — Отсюда возвращаются».

В некоторые головы мысль приходит умирать, но только не в мою. Мне не давала покоя информация, услышанная от «голоса из-за шкафа». Зачем Лехе бежать? У него даже и дома нет. Тюрьма ему дом родной, его и здесь неплохо кормят. А у меня дети, родители, я нужна им. Да и не совершала я ничего такого. Всю жизнь жила в ладу с законом. Бегут от правосудия, а я хочу смыться от кривосудия. Предали все: друзья, коллеги, бывший муж. А я им верила когда-то. «Храни меня Господь от тех, кому я верю! Кому не верю, от тех остерегусь я сам».

Вот ментам я не верю. Братья наши серые, вы такие же люди, как и мы. Кто дал вам право зверствовать? Погоны? Начальство? Но уже в то время я начала замечать, что менты встречаются разные. Есть вполне нормальные ребята: умные, воспитанные, профессиональные. Мразей единицы, но и они есть. Я уже знала, например, к кому обратиться, чтобы слегка ослабили наручники, потому что от многодневного лежания у меня образовались огромные синяки на ногах и руках и могли появиться пролежни. Я вела себя тихо и вошла в доверие к ментам: цепи из наручников на ногах отменили. Потом мне разрешили сидеть, но одна рука все же была прикована к постели. Жизнь налаживалась.

Туалет находился в палате. Когда мне было нужно, меня отстегивали. Я могла оставаться в туалете минут пять-семь, потом менты начинали долбить в дверь и орать, не заснула ли я там. Я уже говорила и еще раз напомню, что это была моя больница, где я проработала двадцать лет. Обычная больница, не психиатрическая, без решеток на окнах. Я знала здесь все ходы и выходы. Хочу добавить, что этот новый корпус больницы был построен в девяностые годы, и очень быстро. Двери, открываясь, стукались о висящие лампочки, заходя в туалет, нужно было садиться на унитаз верхом, так как, если сесть обычным способом, из-за твоих коленок не закрывалась дверь. Вообще, во время строительства в ход шло все, что было под рукой. Нет обычных дверей, но есть двери для шкафа — пойдут на замену. Ждать некогда.