Размышляя о жизни, я незаметно дошла до усадьбы. Сейчас я все узнаю и увижу собственными глазами. Поднявшись на гору и подойдя поближе к усадьбе, я увидела полуразрушенный барский дом и пепелище маленького домика, поросшее травой. Сразу поняла, что здесь давно никто не живет. Вороны встретили меня карканьем; не было говорящего ворона, он бы мне рассказал, что здесь случилось.

Я почувствовала неладное, в воздухе витал запах беды. Мой поисково-спасательный корабль опять нарвался на рифы. Рядом не было никого, кто мог бы прояснить ситуацию. До ближайшей деревни несколько километров, она осталась в стороне.

Я пустилась в обратный путь. В сторону деревни вела проселочная дорога. Дождь усилился, и я открыла зонт, потуже затянула шарф. Как быстро все меняется в жизни! Совсем недавно я была полна надежд на встречу, но вот опять леденящий холод забрался мне под одежду и в мою еще не согревшуюся после тюрьмы душу.

Деревушка оказалась небольшой. Было холодно, прохожих не видно, все сидели по своим хатам, — людям в такую погоду не хотелось даже носа высовывать на улицу. Я постучала в крайнюю хату. Чувствовала, что там кто-то есть, но мне долго не открывали. Я уже собиралась идти к следующему дому, но решила постучать еще раз.

Из-за двери мне закричали: «Слышу, слышу!» Я подождала немного, замки загромыхали, дверь отворилась, и на порог вышла уже немолодая женщина в фуфайке и цветастом платке. Она посмотрела на меня доброжелательно.

— На дворе возилась, поросят прибирала, корову.

— Здравствуйте, — поздоровалась я.

— Заходите, что на пороге стоять! — Женщина пригласила меня в дом.

Я зашла. В доме было тепло. Я продрогла и хотела согреться.

— Я к вам по делу, — не знала, с чего начать я, предчувствуя тяжелый разговор.

— Да к нам в такую даль без дела никто и не приходит.

— Вы Кристину Иванову знаете?

— Да как же не знать, — женщина тяжело вздохнула, подтвердив мои подозрения.

— А как ее можно найти?

— Да никак. Ушла она отсюда. Жила она вон там, в барской усадьбе.

Я не хотела перебивать рассказ женщины и молчала. Но она сама не стала больше ничего говорить.

— Может, чайку? С дорожки? — предложила она после затянувшегося молчания.

— Не откажусь, — ответила я.

Женщина засуетилась у плиты, заваривая чай, собирая на стол еду. Она явно тянула с разговором.

— Что случилось? — поторопила я ее.

— Да погорели они. Дом сгорел, картины сгорели, и девочка тоже сгорела.

Женщина заплакала и стала вытирать слезы фартуком.

— А Кристина?

— А Кристина куда-то после похорон Веры ушла, и больше ее здесь никто не видел. Да и куда ей идти, она ведь детдомовская. Пропала, да и все.

— А когда это все случилось? — спросила я.

— Да уже несколько лет прошло, — женщина вытирала слезы. — Судьба начнет бить одного, пока не добьет, а кто-то живет и беды не ведает. Помогали мы ей, когда она здесь поселилась. А тут в город поехала, а дом-то и вспыхнул, — замыкание проводки. А девочка одна дома была, спала. Пока мы туда добежали да пожарку вызвали, делать уже было нечего.

Женщина замолчала. Я тоже не знала, что сказать. Сказала, что обычно говорят в таких случаях: «Царствие небесное…»

Теперь мне кажется, что не было в моей жизни этих людей, этих тяжелых лет. Я просто прочитала эту книгу. Вернее, я ее написала, пытаясь читать. Но это очень тяжело.

Я перевязала рукопись красной атласной лентой, написала на обложке «Капкан для птиц» и отложила в сторону. Мне стало значительно легче. А ведь первым моим желанием было бросить рукопись в огонь, как когда-то поступил Леха со своими платьями. Но рукописи не горят.