Но это было еще утром, а потом были уроки, были отметки, и были «тройки» вместо привычных «четверок» и «пятерок». А на недоуменные взгляды — мол, я же так же и вчера отвечал, но была отметка выше — кто-то из учителей и ляпнул, что «тройки» лепит по личному распоряжению отца-директора.

…

— То есть, учителю ты веришь, а мне — нет? С учителем ты знаком два года, и веришь… А со мной — всю жизнь.

— Ну, я тебе верю, конечно. Но ведь разговор у тебя был, да? Он же правду сказал, что ты приходил и велел «тройку» ставить?

— Да. Разговор был. А ты считаешь, что твоя домашняя работа стоит выше? Что тебе «тройку» влепили незаслуженно? По совести надо было выше?

— …

— А еще, знаете, у нее все там плохо…

Директор школы сидел над тарификацией вместе с завучем и слушал «последние известия». А завуч, умело расставляя часы, не переставала рассказывать. Теперь она говорила об опытном учителе, ушедшей из школы к «частникам», на обучение на дому нескольких детей. Вот, говорит, там все у нее «поплохело»…

— А к нам не вернется?

— Да что вы? Она же с того раза от нашей школы, как от чумы!

«Тот раз» был, когда снимали первого директора, и он лежал по этому поводу с инфарктом в больнице, а здесь устраивали разборки и чистки, отстраняли от работы завучей… Давняя была история, но запомнилась всем. Было-то все просто и ясно. Парень сдал экзамен на тройку, а в аттестате ему поставили четверку. С этой четверкой он пошел в ВУЗ, честно сдал экзамены… А потом добрая душа нашлась, написала анонимку — и завертелось. С тех пор школу изрядно трясло несколько лет, и до сих пор отголоски докатывались даже до нынешнего директора школы.

— Но она же опытный работник?

— Еще какой опытный! Но в учителя не пойдет, нет. Это ей что, после всех своих трудов опять в подчинение?

— А завучем?

— Меня выгоните, что ли? — натужно хихикнула и тут же замолкла — а вдруг?

— Ну, зачем… Нам теперь столько воли дали. Вон, например, зачем нам пионервожатые?

— Так их же и нет! Только ставки остались!

— Вот именно! И увольнять никого не надо. Пишу приказ, передаем обе ставки новому завучу. Вот все и выходит. Нам же очень нужен опытный работник, который бы не боялся наших э-э-э…

— …Мегер?

— Гагар! — хмыкнул директор. — Шумных наших. Они же и на меня смотрят сверху — опыт-то у всех выше головы. А мы на их опыт — нашего человека. А?

— Не пойдет!

— А еще я бы ей поручил работу с молодежью, — как будто не слыша, продолжал директор школы. — И предмет ее любимый. И классное руководства. А?

— А может, и пойдет.

— Только знаю я, как все это тяжело… И вообще, надо все оч-чень дипломатично. Например, я ей звонить не должен сам — это же ясно! Откуда я могу знать, что там у нее и как? Следил, что ли? А вот она должна позвонить, чтобы просто поговорить со мной. Надо, чтобы она знала, что, мол, ходит директор и ноет, что надо ему кого-то над молодежью поставить, опытного методиста.

— Ой, вы дипломат…

— Так нельзя же иначе! В общем, кто с ней чай пьет и о школе рассказывает? Не поверю, что ни с кем она в дружеских отношениях не осталась.

— Да есть тут…

— Ну, вот. Действуем, значит, так. Вы с ней, с подругой этой, поговорите о тарификации, пожуете губы, поморщитесь, понапрягаете лобные морщины — мол, такое трудное дело. Потом на меня пожалуетесь, что никому не могу передать работу с молодыми учителями, не вижу опытных. И что ставку готов дать, да некому. И — все на этом. И — домой. Это в пятницу, завтра. В понедельник подруга уже сама придет к вам поговорить еще раз. Гарантирую. И тогда уже предложите передать, чтобы та позвонила. Ясно?

— Ой, как долго и странно все…

— А по-другому нельзя. Человека тут сильно обидели. Она всякой пакости теперь может ждать. А вот когда ей напрямую, это уже после второго разговора, посоветуют позвонить мне — просто поговорить! Вот тут уже будет моя работа. Уговорю.

— Ха. Вы — уговорите. Вы кого угодно уговорите!

Через месяц в школе было три заместителя директора по учебной части.

Тарификацию со скрипом, но приняли. Из финансирования школа не выбивалась, а количество штатных должностей даже сократилось. Вместо двух пионервожатых, на должностях которых по традиции во всех школах держали студенток-заочниц, появился завуч.

А директору стало еще чуть-чуть легче.

Директор школы что-то говорил обступившим его ближайшим помощникам — завучам и руководителям методических объединений учителей, как вдруг замер, с недоверием глядя в противоположный угол, в дверь. Там стояли, смущенно посматривая по сторонам, двое явно нездешних товарища в верхней одежде.

— Стоп! — сказал директор.

— Все! — сказал директор. — Это ко мне. В кои-то веки люди заехали… Оставляю за себя… — он посмотрел по сторонам — Вот вас и оставляю. А я пошел. И пусть меня сегодня никто не ищет, ладно?