У берега тихой, ночной речки всадники останавливаются.

Их командир наклоняется к уху лошади. Зачем? Разве животное может понять приказ, разве ему можно объяснить, как вести себя в этой непроглядной тьме, что главное сейчас тишина и абсолютное спокойствие?

Барасби что-то шепчет. До кавалеристов доносятся лишь последние слова:

— Пошли, Звёздочка.

Чуть слышно стукнуло копыто о прибрежный камень.

Словно испугавшись этого стука, Звёздочка переставила ногу туда, где помягче, и сделала ещё один шаг, в воду…

Широкая грудь Звёздочки бесшумно раздвигала волны.

Очередная разведка началась.

Л. Данилов

МАЛЬЧИК С ЧУКОТКИ

Рисунки Е. Ванюкова.

…Кулак Ранауги принял их неласково. Опять эти оборванцы не только не принесли ему мяса и муки, давно взятых в долг, но и осмеливаются просить ещё.

— Оставишь мне собак и нарту! — сказал Ранауги.

— Хозяин, — чуть слышно произнесла Вуна, — у нас больше ничего нет…

Она прижала к себе мальчика в рваных, больших, видно с чужих ног торбасах. Ятгыргин испуганно смотрел на мать.

— Тагам тундра! Вон! — хрипло закричал Ранауги, ударами ноги вытолкнул Вуну с сыном из яранги…

Снег густо падал сверху, южный ветер гнал его по тундре. В такое ненастье над упавшим, обессиленным человеком быстро вырастает снежный курган. Несколько лет назад так же ушёл к кулаку Ранауги отец Ятгыргина. С тех пор его никто не видел. Двое последних оленей с нартами после этого тоже куда-то исчезли…

Сбившись с пути, Вуна с Ятгыргином долго кружили по тундре, и пурга снова прижала их к яранге Ранауги. Они узнали эту ярангу, но войти туда не посмели. Усталые, присели около неё, съёжившись от ветра, уснули в снегу и не слышали жестоких слов, доносившихся из жилища:

— Оставишь мне собак и нарту!

— Хозяин, они у меня последние, — отвечал вздрагивающий голос.

— Тагам тундра! — послышался хриплый крик.

Ещё один бедняк становился нищим. А сколько таких бедняков кочевало по чукотской тундре от Тихого океана до Северного Ледовитого. Их грабили американские купцы, местные богатеи и шаманы, и всё равно они были должниками. Долги! Ещё неизвестно — кто кому оставался должен. За ружьё нужно было отдать столько шкурок песцов, сколько их укладывалось рядом во всю длину «винчестера», шкурка лисицы «стоила» пачку чая, связка беличьих шкурок шла за нитку ярких стеклянных бус…

Трудно жили люди в этом суровом крае. Глубокие снега заносили тундру, морозы схватывали её крепкой коркой ледяного наста, олени не могли пробить его копытами и гибли от голода. Потеряв своих оленей, чукча вынужден был идти в пастухи к богатеям-кулакам, в табунах которых было тысячи оленей. Он работал круглые сутки, получая за свой труд обглоданные кости, которые хозяин бросал собакам…

Чукчи не знали, что такое оседлая жизнь, жизнь на одном месте, не знали посёлков и деревень. Ни на одной карте нельзя было найти точек их коротких стоянок. Отдельными семьями кочевали они по необъятной тундре, перегоняя оленей на новые пастбища. Они оставались на месте недолго — съедали олени мох-ягель, люди собирали свои яранги и двигались дальше в путь.

Коллективизация на Чукотке длилась долго. Слишком разбросан был маленький народ по своей холодной земле и слишком привыкли люди жить порознь, чтобы быстро могли понять выгоды совместного ведения хозяйства…

Уже несколько месяцев помогали чукчам создавать колхозы коммунисты Якимов и Майлин.

Чукчи долго не могли поверить, что богатства тундры вновь возвращаются народу, что наступает для них новая жизнь. Радость была слишком неожиданной, а после беспросветной жизни большая радость кажется сном. Но радость действительно пришла.

Много бесед пришлось провести Якимову и Майлину, прежде чем люди поняли, что чукотский народ должен жить дружной колхозной семьёй с большим единым хозяйством…

— Берите оленей у кулаков, стройте турваургин — новую жизнь! — сказал Якимов, закончив дела в стойбище раскулаченного Ранауги.

А Майлин добавил:

— Всё теперь ваше!

Это были последние слова двух хороших людей. В морозном воздухе одновременно ударили два выстрела… Так мстили кулаки.

Со всех сторон сбегались люди к месту гибели их русских друзей. Но под покровом полярной ночи вдруг засвистел кнут Ранауги. Он бил пастухов, и те, забыв под ударами, что несколько минут назад были свободными людьми, послушно исполняли его волю.

— Акальпе! Быстрее! — кричал он.

Напуганные люди стегали оленей, и животные, взмётывая копытами снег, бросились к северу.

— Плохо будет тому, кто расскажет об этом. Смерть тому! — донеслось до людей.

Через день в стойбище приехал милиционер Тумгекай:

— Кто убил Якимова и Майлина?

Чукчи, боясь грозных предупреждений кулаков и шаманов, молчали. Милиционер ничего не смог добиться от них. Только сын Вуны Ятгыргин не испугался кулаков. Он растолкал толпу людей и смело подошёл к Тумгекаю.