Шрифт:
— Коли желаешь знать, борода — довольно практичная вещь. Не надо так часто бриться.
— А ты не любишь бриться? — равнодушно замечает Божена и спешит загладить равнодушие слабой улыбкой.
— Не только потому. И женщины больше уважают. Не нужно по два раза приказывать.
— С женщинами осторожней. Так отбреют…
— Пусть попробуют!
— Кто живет в добре, тот ходит в серебре, — машинально роняет Божена, а мыслями уже возле матери. К ней спешит, о ней думала всю дорогу…
— Брехня! — машет рукой тощий парень. — Да ты и сама увидишь. Станешь агрономом, пошлют в какой-нибудь кооператив, сразу поймешь…
Божена чувствует себя еще неуверенней и поскорее его прерывает:
— Мама здесь?
— Вопрос! Твоя мамаша не пропустит кормленья, хоть тут весь свет перевернись. По тому, когда она идет к телятам, можно проверять часы. Да будь все, как она, я был бы счастливейшим зоотехником в округе!
Божена двинулась по грязи дальше, Петер шел рядом.
— Каждый бы день такие гости, было бы хоть чем глаз потешить…
— Исправьте прежде дорогу!
Наконец Божене удалась улыбка. Все ее круглое лицо расплылось в улыбке, даже ямочки на щеках появились, как бывало. Видишь, Петер, все в порядке. Я иду к маме, потому что знаю — она тут. Поболтала с тобой, и будет. Таращь глаза сколько угодно, больше ничего из меня не вытянешь. Я тут случайно, все в полнейшем порядке, ну, скажи еще что-нибудь о девчонках или о себе, похвастай, если не хочешь говорить о поросятах, телятах и коровах…
Но Петер любопытен. Божене кажется, он чуть ли не обнюхивает ее своими широкими ноздрями.
— Надолго приехала?
«Если бы я знала, если бы я сама знала! На месяц, на год, на три года? Что ответить?»
— Я… даже не знаю. На несколько дней…
— Дома-то лучше, чем ходить на лекции.
Божена сбоку глянула на Петера: что он хочет этим сказать? Подозрения или язвительности в его вопросе не заметно. Немного приободрилась. Но разговора больше не поддерживает, предпочитает слушать молча.
Петер тоже замолчал. Божена трепещет от мысли, что он свернет налево, к телятнику, где работает мама. Это было бы ужасно. Мама ведь сразу спросит, почему приехала. Что случилось? Не писала, телеграммы не прислала, мы тебя не ждали…
Петер все услышит, мама не скроет от него удивления, не утаит, что приезд дочери ее поразил.
У Божены отлегло от сердца, когда Петер остановился со словами:
— Мне наверх, в мастерские.
Он еще раз жадно оглядел ее. Последние секунды, за ними придет сухость во рту, жажда и не отпустит до темноты, которая поможет хотя бы тем, что даст волю воображению.
— Всего, Петер…
— Всего… Не подходи к телятам слишком близко. От телячьего языка радости мало…
Он рассмеялся каким-то горловым смехом, показав меж приоткрытыми зубами бледно-розовый кончик языка. Ха-ха, девчонка, тут, рядом со скотом, парень больше чувствует себя мужчиной, чем где-либо в другом месте, и не смотрит на женщину как на что-то расфуфыренное и тонкое. Коли ты уже вкусила, разожги кровь воспоминанием. Коли нет — сожалей, вздыхай и закатывай глаза.
Петер направился к ремонтным мастерским.
Божена свернула влево. От дверей в самом конце длинного коровника ее отделяет пятнадцать — двадцать метров.
Анна исчезла — с чемоданом, в «кацавейке». Улетела, скрылась за горами, за долами. А Божена позабыла все приготовленные фразы. От них в голове осталась лишь какая-то путаница. Какой-то черный котище выгнул спину и сверкает на нее голодными глазами.
Как вспрыгну сейчас на тебя, ты, голокожая, взберусь, точно по стволу яблони, и откушу тебе нос!
Мама близко, но кот не боится. Чует, наверное, что впервые в жизни родная мать для нее страшнее незнакомого человека.
От меня ничего не утаишь, мяу!
Божена понятия не имеет, что сейчас скажет ей женщина за этой дверью. Какое у нее будет лицо? А глаза, а руки? Кот скрылся в невидимой дыре. Может, унюхал мышь? А не побежал ли он к телятам, не станет ли подстерегать ее где-нибудь на оградке, за спиной матери?..
Что ей сказать, с чего начать?
Не обождать ли немного?
Ждать — но чего? Чтобы набежала целая стая таких котов и замяукала человечьими голосами? Чтобы неожиданную новость сразу же услышал и отец? Нет, нет! Лучше скорее, с пылу с жару. Ученье для нее кончено. Институт и она — вещи несовместимые. Им никогда не сойтись, они не подходят друг другу… Может, это было бы и прекрасно, прекрасно, словно холмы вокруг города, но что поделаешь…
Мама, я просто не могу. Не получается, неинтересно. Плохо мне там, хотя все нравится — и в институте, и в городе… Да еще как! Но, пожалуйста, не заставляйте меня! Я глупая, неспособная. И уж если что твердо знаю, если в чем по правде убеждена, так это можно выразить коротко и ясно: не хочу там больше оставаться… Мучаюсь, страдаю, даже когда небо чисто, без единого облачка, когда светит солнце и каждый холмик поет… Это не для меня! Бейте меня, ругайте, сколько хотите, все равно я назад не вернусь. Ведь я уже и документы взяла!