Притормозив напротив скопища игральных автоматов, я выбрался наружу.

— Зачем ты здесь остановился? — спросила Клэр, но я не ответил.

Прошагав к автомату, я замер на месте.

— Есть! — взвизгнул тонкий надтреснутый голос.

Из автомата дождем посыпались полудолларовые монеты, а облепившие автомат старушенции поспешно опустились на четвереньки, подбирая с тротуара серебряные кругляши.

И вдруг я услышал её голос:

— Блейк!

Прозвучал ли он вслух, раздался ли в моей голове или исторгнулся из глубин моей памяти — я так никогда и не узнал. Я стоял и смотрел, а на меня взирали радостные морщинистые лица с жадно горящими глазами и оскаленными ртами.

Я вернулся к машине.

Мы уже выехали из Сан-Вердо и мчались по раскаленной пустыне, когда Клэр сказала:

— Больше ведь такое с нами никогда не случится — да, Блейк?

— Никогда, — ответил я.

Испытываю некоторое затруднение, ибо вынужден обращаться к аудитории, части которой имя автора публикации известно прекрасно и, следовательно, в пространных комментариях оно не нуждается, а части не говорит ровным счетом ничего, и, стало быть, ей ориентиры требуются. Чтобы не раздражать первых и не утомлять вторых, ограничусь главным.

В конце 40-х — начале 50-х годов Говард Фаст был назначен в СССР на должность главного американского писателя современности. «Дорога свободы» и «Последняя граница» на русском издавались и переиздавались, так что суммарный тираж быстро достиг цифры с шестью нулями. Уровень письма здесь был совершенно ни при чем, просто автор — человек прогрессивных воззрений, настоящий борец за мир, более того, — коммунист и большой друг Советского Союза, что и было должным образом отмечено — Международная премия мира.

После ХХ съезда КПСС Говард Фаст вышел из компартии США и, соответственно, — из американской литературы в ее советском зеркале. Что отнюдь не помешало ему дома продолжить активную писательскую работу. Сейчас Фаст автор примерно полусотни романов; некоторые из них входят в национальные школьные программы, а один — «Спартак» — и вовсе обрел международную славу, особенно после того, как Стенли Кубрик снял по нему одноименный фильм с Кирком Дугласом в заглавной роли (не поручусь, но кажется, этот роман дошел у нас в свое время до стадии сверки или даже чистых листов, но тут случилось «грехопадение», и проект, естественно, закрылся).

Вот, собственно, и все, что достаточно знать о предыстории. Теперь, столь же лаконично, о самой публикации. Вернее, не о публикации, ибо и название, и мемуарный текст, пусть даже в журнальном варианте, говорят сами за себя, а об авторе — каким он показался мне во время относительно недавней встречи у него дома в Коннектикуте.

Бодрый, энергичный, стремительный, даже несмотря на свои 87 лет, человек. Не выпускает изо рта толстую гаванскую сигару. По-прежнему пишет — еженедельные колонки в местную газету (так полвека назад писал он в «Дейли Уоркер» — газету американских коммунистов), а помимо того — сценарий для фильма на историческую тему.

Человек незлопамятный — обиды на страну, когда-то сделавшую его иконой, потом с пьедестала с грохотом сбросившую, потом благополучно забывшую и в конце концов переставшую существовать, не держит.

Человек, явно преуспевающий, что и неудивительно: книги где только не переводятся, и, к слову сказать, издатели — французские, испанские, немецкие и т. д. — руководствуются, надо полагать, иными соображениями, нежели наши идеологи 50-х годов.

И самое интересное, психологически во всяком случае, — человек, ничего не забывший и ни от чего не отрекшийся. Это подкупает — особенно в сравнении с соотечественниками, массово записывающимися задним числом в тайные, а то и явные диссиденты. Непонятно даже, как в КПСС в свое время приняли, а если уж случился такой промах, отчего не исключили с треском. Не забывший, но научившийся ли? Это вопрос. Судя по некоторым репликам в разговоре, — да. И судя по некоторым фрагментам мемуаров — тоже да. Например, автор теперь считает, что социализм по модели, скажем, советской, не построишь. Раньше, кажется, думал иначе. А судя по другим репликам и, главным образом, по другим фрагментам, — нет, не очень. Например, Говард Фаст до сих пор свято верит в то, что «мы (т. е. коммунисты. — Н. А.) были лучшими людьми в Америке».

Впрочем, трудно судить — хотя бы потому, что Америке этот самый социализм-коммунизм никогда не грозил, и в обозримом будущем такой угрозы не предвидится.

К тому же я вполне могу и ошибаться. И уж тем более не собираюсь кому-либо навязывать свое мнение — читатель сам во всем разберется.

Николай АНАСТАСЬЕВ