Альвы отличались не только отменным слухом. Они почти неосознанно умели выбирать такие места, откуда их лучше всего услышат. Раннэиль, обходя одну из колонн, приметила хороший маленький холмик. Отсюда её голос без препятствий "скатится" вниз, к солдатам, но почти не будет слышен на турецких укреплениях. Очень хорошо. Именно то, что ей сейчас надобно.

Она встала в намеченном месте. Ночной ветерок шевелил распущенные в знак скорби волосы, казавшиеся во мглистых сумерках белыми.

– Братья мои, - она не слишком повысила голос, но солдаты её услышали.
– Там Очаков, - рука взметнулась, указывая в сторону крепости, - эта язва на теле матери нашей, России. И ранее пытались мы выбить врага, но не возмогли. Рано было. А нынче - пришло время!
– Раннэиль приподнялась в стременах.
– Кто-то скажет, что крепость сильная? Да, сильная. Но мы сильнее любой крепости, оттого что за нами - правда! Ибо не за владетеля мы нынче сражаемся, а за саму Россию!

Она всей кожей ощущала, как её простые слова поднимают в солдатских душах нечто новое. Или порядком подзабытое старое. В сумраке, бывшем для её глаз не таким непроницаемым, она видела лица близстоящих офицеров. Двое из пятерых немцы, но, чёрт побери, их усатые физиономии отражали те же чувства. Сражаться за родину, а не за личные интересы коронованных особ - Европа о такой роскоши стала подзабывать.

Словно отвечая на её слова, загрохотали пушки на реке. То прамы Днепровской флотилии салютовали туркам полным бортом. Пехота в ответ разразилась громогласными криками.

– С богом, братья!
– Раннэиль радостно улыбнулась - впервые с того дня, как овдовела - и выхватила меч.
– На позиции!..

...Иной раз лучший способ выжить - это не прятаться за чужими спинами, а попросту не дать себя убить. Раннэиль бросилась в бой не потому, что пришла такая блажь. Смерть первого императора отозвалась среди армии неподдельной скорбью: вот уж кто обожал Петра Алексеевича, и был предан ему до конца, так это служивые. Войско пребывало в несколько подавленном состоянии. Нужно было дать понять солдатам, что дух Петра жив.

И после, когда турецкий арсенал взлетел на воздух, забрав и жизни четверых диверсантов, и около шестнадцати тысяч янычарских душ, когда двухбунчужный Мустафа-паша и сераскир Яж-паша были вынужден капитулировать, а капитуляцию - в довершение позора - принимала женщина, для солдат российских всё стало предельно ясно.

– Слава богу, - говорили они, крестясь.
– Пётр Алексеич помер, да тень его с нами осталась.

Тень императора.

Раннэиль снова почувствовала, что живёт, а не существует исключительно из чувства долга.

Пресловутая "старуха с косой" больше не маячила поблизости. Тень императора победила собственную смерть.

Она знала, что взятие Очакова станет кое-кому в Европе поперёк горла. Но две недели спустя не в Версале, а в Потсдаме прозвучали слова, которым суждено было аукнуться годы спустя.

– Они становятся опасными, - именно так кронпринц Карл-Фридрих отреагировал на новость с юга.
– Вам не кажется, папенька, что на Россию следует надеть крепкий ошейник?

– Сопляк!
– рявкнул в ответ папенька - король Фридрих-Вильгельм - и его рябое лицо раскраснелось от гнева.
– Россия и ранее нам была не по зубам, а теперь и подавно. Силой её не захомутаешь. Хитростью нужно действовать, хитростью. Тем более, подходит срок, осенью мы нанесём визит в Петербург, где состоится твоя помолвка с принцессой Натали.

– Принцесса мила, - поморщился наследник прусского престола, словно лимон прожевал.
– Однако нрав имеет вспыльчивый и своевольный. К тому же она умна, а для женщины сие суть недостаток. Это ошейник, но ошейник для Пруссии.

– Молчать!
– взревел почтенный родитель, и его рука потянулась к палке.

– Молчу, папенька, молчу...

1.

Первое правило, которое усваивает юный альв из числа Высших - никому нельзя доверять. Многим это помогало даже не бороться за власть, а попросту выживать в окружении себе подобных. Видимо, только потому Раннэиль так быстро освоилась среди профессиональных политиков этого мира.

Падающего - подтолкни. Слабого - растерзай. Доверившегося - предай. И тогда, быть может, сумеешь прожить достаточно долго, чтобы увидеть результаты собственных трудов.

Насколько помнила вдовствующая императрица, её супруг при одном упоминании о подобных правилах поведения в политике делал такое лицо, словно съел что-то очень кислое. Но придерживаться оных - придерживался. С кем поведёшься... Раннэиль не утруждала себя даже демонстрацией своих истинных эмоций. Неизменно вежливая и печальная, она одинаково учтиво разговаривала со всеми. О её намерениях следовало догадываться, причём постфактум, по делам, то бишь. Но иногда не вредно было сразу дать понять, что требуется от того или иного чиновника ...или иностранного посла, как нынче. Её величество регент при всём возможном параде - голубой муар андреевской ленты поверх чёрного платья - в сопровождении свиты из статс-дам направлялась в большой зал, чтобы дать аудиенцию дипломатам. Вернее, одному дипломату - послу Священной Римской империи германской нации фон Вратиславу. Но при этой аудиенции будет присутствовать канцлер Остерман, и послание, что сейчас озвучит императрица-регент, адресовано им обоим.

Холодно-отстранённое лицо, присущее скорее мраморной статуе, чем живому существу. Лёгкий, неслышный, плывущий шаг. Даже платье не шелестит.

Канцлер, посол и переводчик - протокол предписывает на официальных приёмах говорить по-русски - почтительнейше склонились перед альвийкой. Та, по-прежнему не произведя ни звука, заняла обитое бархатом кресло, стоявшее рядом с другим, императорским, ныне пустовавшим: его императорское величество изволил штудировать евклидову геометрию. Дамы выстроились наподобие почётного караула за креслом императрицы, оттеняя своими цветными платьями мрачную черноту её наряда.