Когда она это сказала, он уже перевалился в катер, сел и хотел было включить мотор, но удержал руку.

— Какой день?

— Ну, тот. Когда появился этот ваш преступник. У нас же моторка как раз в этот день сломалась.

— У вас моторка сломалась? Каким образом? — Он достал весло, гребанул к берегу.

Она махнула рукой:

— Да ну. Ничего интересного.

— Как же это все-таки случилось?

— Долго рассказывать.

— Ничего, я послушаю.

Наташа посмотрела на него, пожала плечами — как хотите, встала спиной к ветру.

— Колю с утра вызвали в Охотоморск. Он ужасно не хотел в тот день ехать, все ругался. Ну вот, только мы с ним сели в катер, недалеко отошли — сразу же заглох мотор, А весла мы не взяли, пришлось руками подгребать к берегу, потом возиться с мотором, представляете?

— Ну и что?

— Ничего не получилось. Бросили мы с Колей катер — и домой. Пешком через тайгу, удовольствие.

Он даже не мог представить, что самое интересное услышит от нее именно сейчас, когда уже сел в катер.

— Николаю, наверное, нагорело, что он не поехал в Охотоморск?

— Нет, не особенно. Кажется, там было какое-то совещание, а он вообще эти совещания не любит. Нет, ему ничего не было. Вы Колю не знаете. Ему нагореть не может, он у нас сильный.

Сильный, это да, подумал Косырев. С этим никто не спорит.

В Охотоморск Косырев вернулся поздно.

Стоя на палубе парома, который подвозил их к Матвеевскому, Косырев разглядывал приближающийся берег. Но нем, полускрытые деревьями, виднелись одноэтажные домики.

Наконец паром причалил, они с Волковым спрыгнули на дебаркадер. Волков кивнул:

— Тут тропинка есть. Ее лучше не терять, потому что потом запутаешься.

Метров через двести Косырев решил про себя, что тропинка — очень сильно сказано. Ветки и сухостой нещадно царапали лицо и руки, то и дело чиркали по сапогам и куртке. Все время приходилось продираться сквозь тугие ельники, двигаться боком, закрывать лицо локтем. Наконец они услышали стрекот работающих буров. Бурили где-то совсем поблизости. Остановившись, Косырев увидел сквозь ветки драгу и людей рядом с ней.

— Вышли,— не оборачиваясь, сказал лейтенант.— Артель.

Двое из артельщиков бурили, двое выгребали землю лопатами.

Вились легкие струйки отработанного горючего. Наконец стрекот стих. Бурильщики выпрямились, приставили буры и лопать» к стволам. Все четверо закурили.

— Видите? — Волков обернулся.— Стоит лицом к нам, у самой драги. Маленький. Гайлис его фамилия, зовут Роберт. Латыш. Он сейчас за старшого. А эти двое, которые лопатами работали,— Никаноренко и Пастухов. А второй с буром, толстый,— наверное, и есть Крокусов. Я его первый раз вижу.

— Установка такая: берете на себя этих двоих, с лопатами, Никаноренко и Пастухова. Опрашиваете их поодиночке. Я же поговорю с этим Гайлисом и с Крокусовым.

— Понял, Валерий Андреевич.

Они подошли к драге; все четверо с любопытством обернулись.

— Здравствуйте — Косырев остановился.

Гайлис, с кустистыми светлыми бровями и такой же светлой норвежской бородкой, сдвинул окурок в угол рта, театрально взмахнул руками:

— Милости прошу к нашему шалашу! — Показал на драгу: — Вон какая красавица у нас! Глянете, узнаете, что таксе рассыпная золотодобыча! Не желаете ли бурчиком поработать?

Косырев улыбнулся:

— А что. Я могу.

Гайлис нагнулся, приподнял бур:

— Пожалте, прошу. Двадцать пять рубликов кубометр, в ежели в бочок рискнете бурить, до полсотни за куб! Подработаете!

— Спасибо. Мне пока хватает своей зарплаты.

— Нам тоже своих трудодней хватает. Насчет чего будете интересоваться, товарищ майор?

То ли он разыгрывает шута горохового, то ли на самом деле такой — верткий и скользкий.

— Хотелось бы лично с вами поговорить.

— Со мной лично? С Гайлисом Робертом? Пожалте.

Старшой посмотрел на товарищей, развел руками — и они отошли за драгу. Гайлис хмыкнул:

— Что ж это наедине? Никак опять насчет Николая? Уланов вас интересует?

— Угадали.

— Ай-яй-яй, товарищ майор. Я ведь уже все вашему коллеге разобъяснил. Неужели мало?

— Я хотел бы услышать кое о чем еще раз.

— Я в ваших руках.

— Что вы вообще можете сказать об Уланове?

— Об Уланове.— Гайлис хитро прищурился.— А вот вы, товарищ майор, подумайте — если бы вы два года с человеком по урочищам да по стойбищам померзли, что бы вы о нем сказали? Если бы землицу два годика поковыряли вместе? Да не так, как сейчас, когда она мягкая, а зимой, когда мерзлоту ногтями разгребать приходится. Что бы вы о нем изобразили?