Понятно, что, скажем, наскальная живопись радует – или нет – нас до сих пор, но, с одной стороны, несколько непонятно, намеревались ли её создатели прославить себя, а с другой – и она когда-нибудь исчезнет. Смысл всего живого – и не только его, потому что есть ещё планетарные, галактические, вселенские, наконец, процессы – и состоит в том, чтобы уступать своё место чему-то новому, а ригидность и настырность редко поощряются. В любом случае дольше всех пока существуют пирамиды в Египте, но они там лишь потому, что мы считаем их ценными. Если бы, как террористы в Пальмире, мы так не думали, то их бы уже не было. Согласитесь, как-то странно уповать на добрую волю людей, которых вы не знаете, но на которых рассчитываете. Не проще ли вообще оставить эту затею и перестать мучиться?

Во-вторых, всем что-то после себя оставить не получится как вследствие отсутствия у большинства чего-то стоящего для этого, так и оттого, что в таком случае для живых не хватит места или ресурсов, а то и того, и другого. Будем честны, очень многие не обладают, а также не в состоянии создать что-то ценное. Всё, что передаётся по наследству, в таком случае – это банальные вещи, не заслуживающие того, чтобы в принципе ими заморачиваться. Понятно, что чего-то выдающегося обычно и не требуется, а запросы в таких делах по большей части минимальны, но всё-таки одержимость подобными соображениями не может не вызывать некоторое недоумение.

Например, всем нам известны музеи, которые расположены в домах, квартирах и реже замках, где прежде жили великие личности. Экскурсоводы в них с гордостью и трепетом показывают нам мебель, которой пользовался тот или иной человек, посуду, из которой он или она ели, письменный стол, если его или её деятельность была связана с писательством, и много что ещё. Точно также обычные люди заботливо хранят какие-то вещи, носящие на себе следы их использования их уже ушедшими близкими или родственниками, а, кроме того, обладают предметами, которые напоминают им о тех событиях, которые случились с ними самими – и да, у меня тоже такое есть. Вообще мы склонны фетишизировать материальные объекты, которые у нас ассоциируются с чем-то значимым для нас.

С одной стороны, такие вещи выступают в роли реперных точек, призванных помогать нам помнить. Скажем, когда мне в школе задали выучить отрывок из поэмы М.Ю. Лермонтова «Мцыри» я выписал на бумажку начальные буквы каждой строчки, тем самым увеличив свой фрагмент до поистине огромных масштабов – правда, мне не разрешили им воспользоваться. Точно также предметы являются как бы продолжением нашего собственного мозга, как и книги, библиотеки, вообще всё наше физическое окружение – а с недавних пор и электронные его формы.

С другой стороны, как справедливо отмечал ещё Сократ, таким образом мы расслабляемся и начинаем постоянно перекладывать то, что должны были бы помнить сами, на внешние носители – и сегодня это заметно как никогда, потому что существует Википедия, Интернет, поисковики и другие вспомогательные технологии. Это уже во многом превратилось в самую настоящую зависимость, а потому и сделало нас в чём-то ущербными.

Я не говорю о том, что нам надо срочно отказаться от всех наших безделушек, от старых писем и предметов, принадлежавших нашим ушедшим близким, от тех самых музеев, но я призываю задуматься об их осмысленности. Неужели мы настолько беспомощны, что не в состоянии помнить о важном для нас сами? Ведь в итоге мы обрастаем таким количеством самого разного барахла, что становится непонятно, что важнее – оно или мы. Что же до всех этих квартир и домов, где прежде жили какие-то великие люди, то они банально занимают место, требуют ухода, а, кроме того, по большому счёту ничего не рассказывают, потому что нарратив ведём мы сами, вещи же безмолвны.

И прошу, не надо указывать на какую-то несуществующую ауру или что-то в том же духе. Как и в случае со многим другим подобного толка отсылки к неким потусторонним или же нематериальным сущностям бессодержательны по определению. Всё, что обычно понимается под такими вещами, на самом деле сводится к тому, что мы чувствуем в присутствии данных объектов, но сами по себе они ничем таким не обладают.

Буквально вчера по телевизору показывали какую-то передачу, в которой обсуждали Байкал. Гости в студии говорили о неких мистических или метафизических переживаниях, которые якобы порождает само это озеро, а ведущий выпытывал у них, что же это такое, потому что сам он там был, но ничего такого не почувствовал. На это ему более чем предсказуемо ответили, что такое дано не каждому, и вопрос, как следствие, повис в воздухе.

На самом деле Байкал и вправду оказывает на людей довольно сильное впечатление, но вовсе не потому, что является неким центром силы, местом паломничества или какой-то высоко духовной меккой. Всё это бред. В действительности всё, что по-настоящему важно – это его размер. Из-за него озеро выглядит бескрайним, обладает особыми флорой и фауной, влияет на розу ветров и много что ещё. Просто он очень большой, и это всё, что нужно говорить, когда речь заходит о каких-то специфических его свойствах.

То же самое касается и музеев, и безделушек, хотя последних в меньшей мере. Величие гения или же добрая – и нет – память о ком-то или о чём-то и есть достаточное обоснование для того, чтобы мы испытывали те или иные эмоции. Но опять и снова, всё это делаем мы сами. Вещи лишены каких бы то ни было черт и свойств – за исключением того, что дано явно – они ничего не сообщают, они банально присутствуют, и это всё, что можно о них сказать. Особая же атмосфера, их окружающая, создаётся нами и для нас. И происходит так вследствие того, что нас научили чувствовать именно это, т.е. при виде какого-то предмета или из-за указания на его принадлежность в нас запускают каскад усвоенных и довольно шаблонных переживаний, которые якобы принадлежат месту, материальному объекту, даже человеку – вспомните, как у некоторых трясутся поджилки от начальников всех мастей или от знаменитостей, но в этих людях нет ничего, кроме того, что есть и у всех остальных.