Карета свернула с наезженной дороги и покатила по полю.

(Как уже, наверное, догадался читатель, дело, которым были заняты наши персонажи, в современном кинематографе называется выбором натуры, то есть поиском места, где будет происходить действие.)

Карета въехала на бугор и остановилась у трех сосен. Бубенцов спрыгнул на землю, деловито стал осматривать «площадку».

– По-моему, местечко подходящее. Значит, здесь стою я, а где будут партнеры?.. Кстати, сколько их?

– Пятеро гусаров и офицер, – подсказал Артюхов.

– Ага… Значит, партнеров ставим там… Извините, штабс-капитан, я просто хочу понять мизансцену… Так… Они стоят там, я выхожу, гордо оборачиваюсь, кричу… Кстати, если рублик накинете, я могу и стихами. «Прощай, немытая Россия, страна рабов, страна господ, и вы, мундиры голубые, и ты, послушный им народ…»

– Стихами не надо, – жестко пресек декламацию Мерзляев. – Ваши выкрики мы уже оговорили!

– Как прикажете, господин начальник, – охотно согласился Бубенцов. – Значит, они целятся, я кричу, они дают залп… Кстати, извините за бестактность: а ежели они откажутся стрелять, что им будет?

– Офицера – в Сибирь, на каторгу, – пояснил Артюхов, – а рядовых – в шпицрутены, а если выживут – под пули, на Кавказ.

– А! Значит, дело серьезное, – задумчиво протянул Бубенцов. – Стало быть, играть придется с надрывом, в полную силу… – Он вдруг сжал кулаки, побледнел и, с ненавистью глядя на стоявших у кареты служителей порядка, крикнул: – Палачи! Сатрапы! Душители свободы! Гниды жандармские, мать вашу так! – И неожиданно спрыгнув с бугра, побежал через кустарник.

Мерзляевцы оторопели. Первым пришел в себя Артюхов:

– Афанасий, куда?! Стой! Стрелять буду!

Бубенцов, не оборачиваясь, стремительно продирался сквозь кустарник.

– Если уйдет – запорю обоих! – пообещал Мерзляев.

Жандарм и Артюхов сделали несколько выстрелов по убегавшему. Одна из пуль, очевидно, достигла цели: Бубенцов схватился за плечо, повернулся к убийцам, лицо его исказилось, он хотел что-то произнести, но не смог и рухнул лицом в траву. Жандарм и Мерзляев поспешили к упавшему, за ними, на костылях, тяжело дыша, припрыгивал Артюхов. Когда они приблизились к телу артиста, оно неожиданно село и, улыбаясь, спросило:

– Натурально получилось? А? Я подумал: может, во время спектакля еще и побег устроим? Для убедительности!

– Ну… Ну, ты даешь… – Артюхов даже задохнулся. – Паршивец эдакий! Я ведь вправду поверил… Ну талант! Просто дар Божий. Не зря я тебя привлек к нашему делу…

– Значит, так, господин комендант, – сухо сказал Мерзляев. – Запомните: здесь вы не в театре, а на службе. И прошу таких фортелей больше не выкидывать.

– Я как лучше хотел, – оправдывался артист.

– Не надо «как лучше», – перебил Мерзляев. – Надо – как положено. Все! Место выбрано! Завтра крикнете, упадете, получите деньги… и вон из города.

– Договаривались – деньги вперед, – вставил Бубенцов.

– Хорошо, вперед, – согласился Мерзляев. – Но запомните: поскольку мы вам доверились, то если хоть одно слово кому-нибудь…

– О чем разговор! – Бубенцов был человеком смекалистым. – Я понимаю, с кем имею дело. Могила – в прямом и переносном смысле.

– Не фиглярствуйте, Бубенцов! – крикнул Мерзляев. – И потом – откуда появилась эта реплика про «жандармскую гниду»?

– Увлекся… – извиняющимся тоном сказал Бубенцов. – Я вообще люблю импровизацию. Не хотите, как хотите. В каждой труппе свои порядки.

– Марш в карету! – приказал Мерзляев.

– Слушаюсь! – радостно ответил Бубенцов и, напевая романс, небрежной походкой направился к карете.

– Ваше благородие, – робко сказал Артюхов, глядя вслед актеру, – хоть я его и рекомендовал, а теперь сомневаюсь… Ненадежный он какой-то… Не проболтался бы.

– Не проболтается, – заверил Мерзляев.

– Гарантии никакой…

– Дочка у него есть, – улыбнулся Мерзляев. – Вот тебе и гарантия. Приведи-ка ты ее сегодня ко мне.

пел Бубенцов и восхищенным взглядом окидывал прекрасный, безмятежный пейзаж.

В то же славное утро на плацу перед казармами гусары проводили кавалерийские занятия: скакали через препятствия, рубили лозу, отрабатывали приемы джигитовки. Полковник Покровский, сидя на белом скакуне, с благодушной улыбкой наблюдал за питомцами. К командиру подскакал адъютант, круто осадил коня:

– Господин полковник, вам пакет от штабс-капитана Мерзляева.

Улыбка слетела с лица полковника, он сломал сургучную печать, прочитал послание и в сердцах выругался: