Шрифт:
Бубенцов протянул карту.
– Девятнадцать!
– Мало! У меня – очко! – И Бубенцов открыл десятку с тузом…
– Убью, сволочь! – с искренней ненавистью сказал экзекутор, схватил розгу и, со свистом рассекая воздух, стал колотить ею по пустой лежанке: – Р-раз! Д-ва!.. Т-три!
– Сатрап! Живодер! Негодяй! – поставленным голосом вопил Бубенцов. – Мясник! Инквизитор!
На «инквизитора» Степан неожиданно обиделся:
– Ты ори, да знай меру!
– Извини! – шепотом сказал Бубенцов. – А «кровопийца» можно?
– Можно… Это многие кричат.
– Кровопийца! Изверг! – заревел Бубенцов и… осекся. Он увидел в дверях подвала Артюхова, который с нескрываемым восхищением наблюдал эту сцену. Степа обомлел.
– Ну брат, – завистливо сказал Артюхов артисту, – ты – большой талант. Тебя, милый, к стенке поставить – лучше не придумаешь!..
Поздний вечер. Перед особняком мадам Жозефины, освещенным интимным светом красного фонаря, толпились на привязи десятка два гусарских лошадей, ожидавших, пока отдохнут их лихие хозяева.
Г о л о с з а к а д р о м:
«Согласно статистике, в Губернске было изобилие магазинов, много церквей, видимо-невидимо трактиров, полно питейных заведений и одно заведение просто. Оно так и называлось: «Заведение мадам Жозефины». О заведении в городе шла дурная слава, и поэтому там не было отбоя от посетителей»…
Артистка Настенька Бубенцова не без робости приблизилась к этому злачному месту и, преодолев волнение, дернула шнурок звонка. Дверь заведения гостеприимно распахнулась, и на пороге возникла фигура швейцара. Увидев девушку, швейцар сделал строгое лицо:
– Мадемуазель, наше заведение только для мужчин!
– Мне надо войти! У меня срочное дело, – с нервной настойчивостью сказала Настенька.
– Жен, сестер, матерей пускать не велено! Дебоширят! – Швейцар попытался захлопнуть перед Настенькой дверь, но та выпалила:
– Подожди! Я наниматься пришла!
– Так бы сразу и говорила. – Швейцар взглядом специалиста окинул фигуру девушки. – Пожалуй, подойдешь… Мадам в зале. Ступай!
Преодолевая страх, Настенька вступила в притон разврата.
То, что она увидела, превзошло все ее ожидания, ибо она не увидела ничего особенного. В зале были обычные провинциальные «посиделки». За роялем сидел полковник Покровский, а несколько усталых барышень и не менее утомленных гусаров трогательно пели на два голоса протяжную песню. Возможно, эту:
Зима пронеслась, и весна началась,И птицы, на дереве каждом звеня,Поют о весне, но невесело мне,С тех пор как любовь разлюбила меня.Настенька дождалась конца куплета и попыталась тихо спросить у одной из барышень: «Извините, не могли бы вы сказать…»
Но последняя строчка, которую подхватили все, заглушила ее голос. Зазвучал второй куплет. Гусары и барышни голосили самозабвенно:
Шиповник расцвел для проснувшихся пчел,Поют коноплянки в честь вешнего дня,Их в гнездышке – двое, сердца их в покое,Моя же любовь разлюбила меня! [1]– Извините, – прорвалась с вопросом Настенька, – где я могу найти корнета Плетнева?
– Лешку-то? – задумалась барышня. – Сегодня в двенадцатом нумере. У Жужу. – И включилась в хор:
1
Стихи Р. Бернса.
Настенька пошла по коридору, разглядывая номера комнат. Неожиданно Настеньку облапил неизвестно откуда взявшийся Симпомпончик.
– В наших войсках – новобранец! – с восторгом завопил он. – Симпомпончик, слушай мою команду: в комнату номер три шагом марш!
Настенька с размаху влепила ему пощечину. Офицер опешил, но боевая выучка взяла верх.
– Сабли наголо! – молодцевато гаркнул прапорщик. – В атаку на очаровательного противника галопом – м-арш!
Настенька в панике бросилась от него. С криком «ура!» прапорщик гнался за ней. Увидев дверь с номером «12», Настенька без стука влетела в комнату, заперла дверь на задвижку.
– Симпомпончик, сдавайся! – колотил в дверь прапорщик.
– Помогите, там пьяный! – взмолилась Настенька.
– А где ж тут трезвого найдешь? – невозмутимо ответила хозяйка комнаты Жужу. Она сидела перед свечой у маленького столика и мирно, по-домашнему вязала чулок. А в разгромленной кровати смачно храпел корнет Алексей Плетнев.