Шрифт:
– Иван Антонович, – нахмурился Мерзляев. – Зачем же так? Прошу вас, не вмешивайтесь!
– Командуйте! – процедил сквозь зубы Покровский.
– Я не могу отдавать приказы полковнику.
– Совесть-то у тебя есть, Мерзляев? – Полковник был в ярости. – Ты же, небось, в Бога веруешь? Да как же можно заставлять парня стрелять в отца своей невесты?!
– Прекратите балаган, полковник! – побагровел Мерзляев. – Ведите себя достойно при подчиненных! Интересы государства выше родственных! Корнет, встать в строй!
– Корнет, не вставать в строй! – крикнул полковник.
– Слушаюсь, господин полковник! – отчеканил Плетнев.
– Я подам рапорт. И на вас, и на корнета!
– Эк удивил! – усмехнулся полковник.
– Конвой! – спокойно сказал Мерзляев. – Отобрать ружье и вывести полковника из строя.
– Посмотрим, как у них это получится? – Гусары окружили своего командира.
Расстрел зашел в тупик.
– Господа, – неожиданно вмешался в конфликт приговоренный, – не портите себе жизнь из-за моей смерти! Господин полковник, я ценю ваше мужество. Потому что в таких делах быть смелым труднее, чем в бою. И вы, ребята, – добавил он, глядя на гусаров, – не вздумайте бросать ружья. Этот жандарм только того и ждет. Не жалейте меня! Моя песня все равно спета. А тебе, сынок, – обратился он к Плетневу, – уж придется нести свой крест до конца. Я тебе этот грех прощаю. Живи, не мучайся. Господин штабс-капитан, – повернулся он к Мерзляеву, – исполните последнюю просьбу: разрешите обнять Алексея?
– Разрешаю! – буркнул Мерзляев. – Но только побыстрее, а то процедура слишком затянулась.
Бубенцов и Плетнев пошли навстречу друг другу.
– Ты чего нос повесил? – Бубенцов приблизился к корнету. – Настю люби, не бросай, она девушка хорошая. Чего ревешь-то? Не стыдно? Когда целить будешь, думай, что в него стреляешь, – кивнул в сторону Мерзляева, – оно полегче будет… Ну, давай обнимемся на прощание!
Бубенцов и Плетнев крепко обнялись. Во время объятий Бубенцов неожиданно выхватил из-за пояса корнета пистолет и отскочил в сторону.
– Нет, говоришь, благородных людей в России? – крикнул Бубенцов Мерзляеву. – Врешь! Полно! Жаль, сейчас одним меньше станет…
Он приставил пистолет к сердцу, выстрелил, упал на землю.
Наступила тишина. Все замерли.
– Ну, хватит, Афоня… Будет дурака-то валять. Вставай! – неуверенно пробормотал Артюхов. – Ваше благородие, он что?.. Взаправду?!
Мерзляев кинулся к Бубенцову, склонился над ним.
– Эх, дурак ты, дурак несчастный! – Мерзляев тряс безжизненное тело. – Что ты наделал?! Как же это получилось?
Внезапно Плетнев выхватил из рук полковника ружье, прицелился в Мерзляева и спустил курок. Грохнул выстрел, но Мерзляев остался невредим. Плетнев рванул ружье у стоявшего рядом гусара и пальнул еще раз.
– Стреляй! Стреляй, дубина! – заорал в отчаянии Мерзляев. – Все стреляйте, олухи! Патроны-то холостые… А вы поверили… Да разве я имею право – без суда и следствия? Это ж не казнь была, а так… Я думал попугать!
– Ах, зверь! Холостые? – Лицо Плетнева исказила гримаса ненависти. – Да я тебя… сейчас.
Он побежал на Мерзляева со штыком наперевес. Жандармы набросились на корнета, началась свалка.
Мерзляев не обращал на это никакого внимания. Он положил мертвое тело на траву, поднялся с колен и пошел прочь…
– Боже! Какая жуть! Темные люди! В какое время я живу?.. За что, Господи?.. Как же я Насте объясню?.. Нет, нет! К черту! Все бессмыслица! Да будет ли когда-нибудь на этой земле порядок? Что же у нас все кровью-то кончается?
Штабс-капитан шел полем, не разбирая дороги, и размазывал по лицу слезы…
А когда зарю сыграли,Бабы слезы утирали,И, в котомки взяв харчи,Уходили трубачи! Туру-рум! Ту-ру-рум! Ту-ру-рум!Так оно и было на самом деле. Гусарский полк покидал гостеприимный Губернск. Перед полком шагал военный оркестр, наяривая залихватский марш. Впереди полка на лихом коне гарцевал бравый старый полковник. За ним, под звонкий цокот, прошли ослепительные майоры, волшебные штабс-капитаны, неотразимые поручики, восхитительные корнеты.
Город провожал своих любимцев. На балконах, в распахнутых окнах домов, в оживленной толпе были видны печальные лица женщин и повеселевшие физиономии их мужей.
Несмотря на бравурную музыку, было грустно, как и положено при разлуке. Гусары посылали воздушные поцелуи своим избранницам, избранницы украдкой утирали слезы, навеки запоминая «виновников милых проказ». Шум, возгласы, прощальные крики, цокот копыт – полк продолжал свой победный уход из покоренного города. Вдруг случилось непредвиденное: прямо перед носом колонны через улицу, усыпанную цветами, перебежала отвратительная, драная черная кошка…