— И какой вывод, руководствуясь этим законом, ты сейчас делаешь? — промурлыкала она, заглядывая мне в глаза, и мне показалось, что зрачки ее на мгновение стали миндалевидными, кошачьими.

— Что история с прыщами, пожалуй, способна объяснить столь странное возникновение у маленькой нимфы чувств к старому неэротичному Сатиру, — улыбнулся я, крепко обхватывая Дарью под ее маленькие ягодички. — По крайней мере, это гораздо более правдоподобное объяснение, нежели шарж на старика Фрейда.

— Нет, правда, правда! — зажмуриваясь, — то ли хитря, то ли от удовольствия — закивала она. — Чесслово, не вру. Прыщи — это такая вещь, понимаешь, это такой стимул! Любая девчонка в позднем пубертатном периоде, не задумываясь, душу продаст за избавление от этой напасти. Я даже думаю, что у Джульетты, наверное, тоже они были, и Ромео сразил ее каким-нибудь новомодным средством. А Шекспир из тогдашних представлений о плиткорректности просто умолчал об этом. Чтоб не принижать божественного величия таинства возникновения любви, так сказать!

Мы оба весело рассмеялись. Я обнимал ее маленькое, горячее, пульсирующее тельце и чувствовал, что теряю связь с реальностью. Мог ли я еще неделю назад подумать, что из респектабельного бизнесмена, гражданина, семьянина превращусь, как по мановению злой волшебной палочки в парию, изгоя, отщепенца, живущего по законам джунглей, по правилам выживания? Маргинала, «замутившего» с еле перешагнувшей черту совершеннолетия дочерью собственной любовницы, некогда возлюбленной? И я не сгораю от осознания всего этого ужаса от отчаяния и стыда, мне это неожиданое и незнакомое чувство освобождения от пут правил, законов, норм и запретов нравится, кружит голову, врывается глубоким вдохом в легкие, наливает силой увядающие мускулы! Да я ли это вообще, со мной ли все это происходит? Да, безусловно, просто я стал другим, я сейчас не предосуждаю себе многое из того, о чем раньше и думать-то было зазорно, совестно и стыдно. И никто меня не осудит, потому что некому. А вдруг если кто-то и осудит, то с каким наслаждением, смаком и, главное, с полной уверенностью в правоте я пошлю его на х…й!

— Слушай, а у тебя что, с собой есть? — совершенно неожиданно для самого себя спросил я.

— Конечно, нет, — помотала головой Дарья. — Во-первых… ну, неважно, что во-первых, но во-вторых: я же не бешеная тащить это через границу!

— Кто-кто тащит, — скривился от воспоминаний я.

— А, ну, да! — воскликнула Дарья. — Извини, не подумала. Отвязный хлопец твой сынуля! Хорошо, что он не встетился мне до нашего знакомства! Он похож на тебя?

— Нет, не похож, — ответил я. — Совершенно не похож.

— Тогда хорошо, что не встретила! — засмеялась Дарья. — А ты что же, неужели надумал?

На самом деле я давно думал об этом. Думал под большим секретом, ни с кем мыслями этими не делясь. Думал, смотря знаменитый «Основной инстинкт» («А ты никогда не трахался под кокаином?») И перечитывая в сотый раз Мастера и Маргариту: уж не под морфием ли привиделось это все Михаилу Афанасьевичу?!) И узнавая, что Стивен Кинг несколько своих романов так называет «кокаиновыми» (и утверждает, что процесса их написания он совершенно не помнит, ха-ха!). И продираясь сквозь диковинные заросли сюжета Пелевинского «Чапаева и Пустоты» (единственная книга этого перепиаренного автора, которую можно читать)? Думал о том, что если способности человеческого (и моего?!) мозга используются всего на десять или двадцать процентов, то не может ли это помочь человеку (мне!) задействовать эти огромные мыслительные резервные мощности? Чтобы понять, что я, зачем я? Найти ответы на много других вопросов, на которые ответа человек в воем обыкновенном состоянии найти не способен в принципе, априори. Думал, и отдавал себе отчет, что если бы подвернулся удобный случай, обязательно нужно было бы попробовать, потому что в жизни попробовать нужно если не все, то многое, а мне уже не восемнадцать, не сорок и даже не пятьдесят, и кто его знает, когда — все, «кирпич»?

— Надумал, — решительно ответил я. — Но ведь все равно же нету?

— Конечно, нету, — вздохнула Дарья. — Но вот если бы было?

— Вот будет, тогда и поговорим, — улыбнулся я.

— Точно? — по-детски сузила на меня глаза Дарья. — Не врешь?

— Штоп я здох! — подняв, как на присяге, правую ладонь, процитировал я незабвенного Штирлица.

— Ну, сарри! — наставила на меня палец Дарья. — Завтра будет.

— Откуда? — изумился я.

— Завтра, — повторила Дарья, порывисто целуя меня в нос. — Завтра будет, завтра и поговорим. А сейчас давай поспим, а? Я никакущая, чесслово! У меня был тяжелый день — дефлорация, знаешь ли, и прочее. Ты не против?

— Конечно, не против, — улыбаясь, потянулся к ней губами я.

Но Дарья уже спала.

[i] Матрицы Равена — тест, предназначенный для дифференцировки испытуемых по уровню их интеллектуального развития; тест Кеттела — 16-и факторный личностный опросник.

[ii] «Paint It Black» (Нарисуй это черным, англ.) — песня Rolling Stones.

Глава 12. Трип

Глава 12.

Трип

Я проснулся от ощущения, что на меня кто-то смотрит, вернее, даже не от него самого, а от воспоминания, связанного в свою очередь с этим ощущением. Точно так же я ощущал себя при пробуждении после нашей первой ночи с Ивой, и это ее невыразимо грустные серо-зеленые в тогдашнем неярком свете глаза смотрели в то утро на меня. Глаза сейчас были совершенно те же самые, лишь от яркого солнца за окном, просачивающегося даже сквозь плотные шторы, в них мерцали янтарные огоньки, придавая радужке сходство с хризолитом. Только между двумя этим утрами лежали двенадцать лет времени и тысяча километров пространства, и это были глаза не Ивы, а ее дочери Дарьи.