– Нет! – он вздрогнул, повернулся ко мне и криво ухмыльнулся, показав крепкие зубы:

– Вам ничего не угрожает, леди,- это голос уверенного в себе и своих действиях человека. Человека, принявшего решение.

Собственная боль толкает меня в спину и я падаю на колени рядом с ним. Осколки отлетают в сторону, а я обхватываю его за шею, утыкаюсь лбом в его лоб. От него разит болезнью, его глаза полны лихорадочной злости.

– Ты же им больно сделаешь,- горячечный шепот,- нельзя так. Подумай о тех кто останется! Мой отец поступил со мной так. Как ты, подло, трусливо. Оставил гадать. Все ли я сделала для него. Не моя ли черствость и равнодушие стали причиной его ухода. Не смей. Пусть не я. Пусть другой или другая обрадуется, когда найдут. Живым,- рваные фразы, дыхание не хватает. Я вернулась в тот день, прожила его заново.

Он молчал, только положил окровавленную культю мне на плечо. Истерика улеглась, напоминая о себе легкой дрожью. Время лечит, уже прошел год, но я вновь сорвалась. Лёвэ не плачут.

– Некому радоваться, леди.

Отстраняюсь, продолжая удерживать его за плечи, вглядываюсь в преступно близкое лицо. Тонкий нос с горбинкой от плохо залеченного перелома, сухие узкие губы. Седые волосы и яркие, синие глаза. Кожа бледная, но от тела мужчины исходит лихорадочный жар.

– Андор из Таргота, маг-отступник.

– Амбер Лёвэ из Гранполиса, артефактор-неудачник,- в ответ представилась я. Что-то крутилось в голове, скандал, произошедший больше года назад. Не помню. В то время я сначала лечила отца, а потом его же и хоронила. О чем и поведала магу.

– Осужден за противоречащие понятиям гуманности опыты над живыми существами,- он кривится, выплевывает слова и подставляет мне к лицу свои искалеченные руки,- а это их милость. Жизнь мне оставили, и даже мое состояние не тронули. Есть где жить и кому заботится обо мне – сиделки сменяют одна другую. А теперь идите, леди, вам ведь уже некомфортно.

– Невероятно некомфортно,- согласилась я, вставая,- юбка промокла, блузка в крови, только шляпку беда не зацепила.

И словно в насмешку на поля моей шляпки с потолка упала огромная капля мутной воды.

– Вот теперь совсем печаль,- склоняю голову набок,- вы, как джентльмен, должны проводить меня до дома.

Его взгляд направлен куда-то в глубь себя. Кожа на руках зарубцовывается. Такое быстрое заживление, родовой дар или артефакт? Мужчина принимает правильное решение, и озирается, соображая, как встать. Мою руку он не принимает, опирается локтем о стену и поднимается. Как-то нервно дергает плечом и его одежда стремительно светлеет. Теперь брюки и сюртук похожи на свежевыглаженный костюм. Но мой чуткий нос подсказывает, что это лишь иллюзия.

– А мне любезность не окажете?

– Уже,- буркнул он и замер. Не стесняясь укладываю ладонь ему на локоть и он покорно сгибает руку. Мы покидаем подземный переход с другой стороны. Вопреки ожиданиям на нас никто не косится, горожане спокойно обтекают нас, идущих против основного потока движения. Подозреваю, что лицо моего спутника так же скрывает иллюзия.

– Я могу поклясться своей магией, что не делал того, в чем меня обвиняют,- неожиданно произносит он. Ему не все равно, а значит он продолжит жить дальше.

– Отчего не поклялись раньше?

– Перед алчущей крови толпой? – в сухом, надтреснутом голосе я слышу насмешку. Издевку над самим собой.

– Я попробую поверить без клятвы,- не смотрю на него, прикипая взглядом к лотку с сахарной ватой. Любимое лакомство детства. Вот и дожила ты, Лёвэ, до того, когда и два медяка в кармане нет. – Но оставлю за собой право попросить ее у вас.

– В кармане моего жилета есть немного мелочи,- он переводит тему. – Вас не затруднит приобрести сахарную вату?

– Разумеется, сэр. Какой вкус?

– На ваш выбор.

Как оказалось, вату он приобрел для меня. Идем, мимо проносится бегунок, юноша, впряженный в это подобие кареты, совсем молод. И сколько бы люди ни требовали от мэра ввести ограничения по возрасту для бегунов, он делает вид что не слышит людей.

У подъезда общего дома, где под самой крышей я снимаю квартиру, маг останавливается и неожиданно тепло смотрит на меня.

– Спасибо, давно мне не доводилось погулять с девушкой,- он улыбается, и отсвет этой вымученной улыбки касается глаз. – Не сразу понял скольких приятных вещей я лишился.

Мы стоим, едва знакомые, случайные приятели. Иллюзия начинает просвечивать, как и всегда. Я засматриваюсь на культи и чувствую, как давит ответный взгляд. Колдун похож на моего отца – высокий, широкоплечий, но руки, в прошлом, были некрупными. Это видно по остовам ладоней. Палач стесал пальцы и часть лучезапястных костей. Такое крошево невозможно восстановить, если не встретить легендарного некроманта. Только их всех вырезали еще в прошлом веке.

– Что вы скажете, если я смогу вернуть вам руки? Отличные металлические пальцы,- нервно тереблю поясок жакета. Артефакторы, вне лаборатории, неуверенные в себе истерики, так всегда говорила мама, видя, как мы с отцом вертим в руках всевозможные безделушки. Поднять взгляд на колдуна не получается – я не понимаю сама себя, но так невероятно важно, чтобы он согласился. Эти чертовы протезы будто тянут из меня жизнь, напоминая, что не успела, не спасла, не-не-не – сотни «не». Я хочу от них избавиться, но не могу.