Готовлюсь к пуску ракет и меняю резкость изображения на индикаторе. Пилипенко дает курс. И вот она, «птичка», снова в кольце! Нажимаю на гашетку. Истребитель вздрагивает, из-под крыльев, оставляя огненные хвосты, вырываются две ракеты. Они тут же исчезают в туманной дымке. Слежу за ними по индикатору. Но что это?! «Птичка» опять скользнула вниз.

Так вот какой сюрприз приготовил шпионский экипаж! Он применяет какие-то новые помехи…

Что же предпринять? Думай, Борис, думай! Ведь у «дельфина» была защищена только задняя полусфера. Узкий, направленный луч… Командиры учили нас атаковывать не только с задней полусферы. Трудное это дело поймать цель в кольцо при большом угловом перемещении на попутно-пересекающемся курсе, но возможное.

— «Чайка», наведи с ракурсом в две четверти, — попросил я Пилипенко, отворачивая в сторону.

— Понял, — ответил Пилипенко. — Пройди курсом восемьдесят. Так. Теперь сто семьдесят пять…

Выравниваю перехватчик и начинаю поиски. Самолет-разведчик идет попутно-пересекающимся курсом, надо не прозевать, когда он попадет в луч истребителя, сразу же произвести пуск, иначе опять придется дело иметь с помехами. Надо быть готовым ко всему. Могут быть еще сюрпризы.

И вот она, коварная! Теперь «птичка» яркая, чистая, без малейших посторонних засветок.

Нажимаю гашетку. И молния распарывает облака.

Мысленно отсчитываю секунды, не выпуская «птичку» из кольца. Даже если ракета пройдет недалеко от самолета, взрыватели сработают, и этого вполне будет достаточно, чтобы его уничтожить.

Индикатор прицела вспыхивает одним сплошным бликом и тут же рассыпается искрами. Засветки так же быстро исчезают, как и появляются. Что это, новый сюрприз?..

Включаю «захват». Индикатор чист. Делаю отвороты вправо, влево, вверх, вниз. Та же картина.

— Молодец! — раздается в наушниках голос Пилипенко. — Идите на посадку на точку «восемь». Курс двести двадцать. Эшелон — восемь тысяч!

Голос у Пилипенко торжествующий.

На аэродроме, где я приземлился, меня встретил командир полка, невысокий круглолицый подполковник, посадил в свою машину и отвез в гостиницу. Он уже знал, что я сбил самолет-шпион, и разговаривал со мной уважительно.

— Отдыхайте, а завтра, если погода улучшится, полетите домой.

Но вылететь на свой аэродром мне удалось лишь через двое суток.

Погода безоблачная и тихая. Выпавший снег серебром искрится в лучах солнца. Небо синее-синее, совсем не похожее на осеннее. Истребитель мой идет на небольшой высоте. Внизу проносятся похожие одна на другую сопки. И хотя скорость за тысячу, мне кажется, что лечу я медленно: не терпится попасть домой. Накануне я говорил с Инной по телефону. Она сообщила, что к нам заехал Юрка. Он снова летчик, только теперь гражданский, едет к месту своего назначения. Будет летать на Ан-2.

Не выдержала его душа земного спокойствия. «Летать рожденный — не должен ползать», — вспомнил я перефразированный им стих.

Звенел, раскалываясь за кабиной, воздух, веселую песню пел двигатель. На душе у меня было радостно. И от того, что светило солнце, и от того, что небо было чистым и доступным, и от того — я особенно остро чувствовал это теперь, — что жизнь так прекрасна. Впереди меня ожидали встречи с Инной, с Юркой и новые интересные дела.

Уж на что быстро растет скорость наших перехватчиков — перевалила за скорость звука, — а время… оно, кажется, бежит еще быстрее. Вот и еще промелькнуло пять лет. Я уже капитан, заместитель командира эскадрильи. Сегодня, едва мы с Инной появились в гарнизоне после отпуска, меня вызвали на службу, хотя отдыхать мне еще положено полмесяца. Полковник Синицын (он теперь у нас командир полка) приказал готовиться принимать эскадрилью. Мой комэск майор Вологуров представлен к повышению по службе на должность инспектора по технике пилотирования. Как только приказ будет подписан, он уедет, а я стану командиром первой. А пока… пока я стою на командно-диспетчерском пункте и наблюдаю за полетами. Погода весенняя, май, и начались так называемые выноса: с океана из-за сопок ползут тяжелые облака, окутывая вершину Вулкана.

Сложные метеоусловия для нашего командира прямо-таки дар небесный — он решил и молодых летчиков вывести в первоклассные — и вот теперь все силы бросил на полеты. Три года назад наш полк стал отличным, и Синицын делает все, чтобы удержать это звание. Служба наша если и раньше не казалась медом, то теперь и вовсе не сладкая — от темна до темна либо в классах, либо на аэродроме, и прозвище «академия» автоматически перешло с эскадрильи на полк вместе с назначением Синицына. Зато у начальства мы на хорошем счету. Осенью прошлого года нас проверяла комиссия из Москвы. Проверяла, как говорится, по всем статьям, на боевую зрелость и на моральную выдержку. Нам пришлось перехватывать воздушные цели днем и ночью при сильных радиолокационных помехах, вести бои с истребителями «противника», прикрывающими бомбардировщиков. Нам и раньше доводилось осуществлять подобные перехваты, но тогда оценку мы, можно сказать, давали себе сами, а тут — такая высокопоставленная комиссия!