— Вчера нам не удалось поговорить. — Он жестом хозяина пригласил сесть. — Я рад, что встретил тебя здесь. Ну, как ты тут?

— Ничего, служу помаленьку.

— Слыхал, слыхал, как ты разведчика иностранного срезал. Вологуров доволен тобой. Вот покомандуешь эскадрильей с годик, и тебя к себе заберем. Засиделись у нас старички. Мельников в этом году уходит. — Он помолчал. — Вот приказали разобраться в происшествии, а дело, сам понимаешь…

Он снова замолчал, обдумывая, видно, как деликатнее задать вопрос. Потому так доверительно и говорил со мной, чтобы вызвать на откровенность. Но чем я могу помочь ему, когда ничего не знаю и предположить даже не могу, что там стряслось в небе? Хочет знать мнение об Октавине как о летчике? Это ему исчерпывающе изложит Вологуров. Тем более что месяц я отсутствовал. Скорее всего, будет интересоваться методикой обучения, тут он рассчитывает найти корень зла — ведь обнаружил он неиспользованные фотопленки.

Но Ганжа не спешил переводить разговор на главную тему. Он стал рассказывать о службе в Германии, о том, какой идеальный порядок был в полку, в котором он служил. Но я его почти не слушал, думал о том, с чего он начнет свой допрос и что ему отвечать.

Выручил меня полковник Мельников. Старший инспектор поздоровался со мной за руку и пошел к креслу, приволакивая ногу и держась рукой за поясницу. Его еще накануне скрутил радикулит, но неотложные дела по расследованию происшествия заставили встать с постели.

— Ну и погодка! — посетовал Мельников. — Ветер с ног валит. Представляю себе, что в океане творится. Вот и попробуй найти его, когда корабли из бухты носу не высовывают. И это по крайней мере дня на три. Самолеты тоже на приколе сидят, так что подкрепления нам ждать пока неоткуда.

— Обойдемся как-нибудь, — сказал Ганжа, и в голосе его прозвучала уверенность.

— Тебе что-нибудь удалось выяснить?

— А тут особым провидцем быть не надо. Спешка никогда к добру не приводила.

— Ты так думаешь?

Ганжа протянул полковнику тетрадь в зеленом картонном переплете.

— Вот посмотрите.

Это была рабочая тетрадь техника самолета. Каждый раз перед полетами мы расписывались в ней, если не обнаруживали неполадок.

Мельников изучал тетрадь с минуту.

— А теперь взгляните сюда. — И Ганжа, раскрыв толстый журнал, указал ему на какую-то запись: я отдал бы многое, чтобы узнать, что там написано. И хотя лицо Мельникова было непроницаемо, по тому, как долго он не отрывал глаз от записей, не трудно было понять — Ганжа вскрыл что-то важное.

— Не разговаривали с техником? — спросил Мельников.

— Нет еще. Приказал дежурному вызвать, а его найти нигде не могут. — Ганжа нажал на кнопку динамика: — Разыскали Парамонова?

— Так точно, — ответил голос в динамике. — Вот в дежурке сидит.

— Давайте его сюда.

Мельников встал и, взявшись за поясницу, прошелся по кабинету.

— Отлетал я свое, отбегал, — сказал он с сожалением. — Быстрее бы разобраться с этим происшествием, и списываться буду. Так что входи в курс дела. Многое будет зависеть от того, как мы тут справимся.

— Ваш портфель меня меньше всего волнует. — Ганжа вздохнул: — Человек погиб. По чьей-то вине…

В дверь несмело постучали.

— Разрешите? — чуть приоткрыв дверь и заглянув, спросил старший лейтенант Парамонов.

— Заходи, заходи. — Мельников остановился посреди кабинета и протянул руку технику.

Полковник был верен своей привычке. Мне невольно припомнилась первая встреча с ним, его подкупающее гостеприимство и речь на суде офицерской чести. Но, странное дело, я не испытывал обиды: наоборот, мне было почему-то жаль полковника, то ли из-за его поясницы, то ли из-за того, что не летать ему больше. А может быть, просто из-за его внешнего вида. С того дня, как Мельников уехал из Вулканска, мы не виделись с ним. Он здорово изменился, радикулит нарушил его былую стройность и состарил; лицо пополнело и несколько обрюзгло, глаза утратили блеск; прежними остались его спокойная уверенность в себе да аккуратность — костюм на нем был все так же отутюжен, без складочки, и все это вызывало к нему уважение.

— Поговори вот с подполковником, — кивнул Мельников на Ганжу и заковылял к креслу. Он, казалось, не собирался принимать участия в расследовании: тяжело опустился в кресло и, откинувшись на спинку, прикрыл глаза рукой.

Ганжа усадил Парамонова у стола напротив себя и задал первый вопрос:

— Куда это вы исчезли? Все утро вас не могли разыскать.

— Да вот… Туда надо, сюда, — замялся техник.

— Постойте. — Ганжа вдруг резко встал и подошел к Парамонову: — Да от вас, никак, водочкой попахивает?

— Ну и что? — вызывающе ответил техник и нахохлился, как петух перед дракой. — У меня отгул, имею право кружку пива выпить.

— Это какой еще отгул?

— Обыкновенный. Командир дал выходной за досрочный ввод в строй самолета с консервации.

— Вот как? И за сколько вы ввели его?

— За два дня… если не считать ночей.

— Значит, вы и ночью работали?

— Так надо ж.

— Н-да. — Ганжа глянул на Мельникова, но полковник не отнимал руки от глаз, и было не понять, слушает он или дремлет. — И это вы по своей инициативе?