Таким я помнил сочинского Петра. Но там мы были на равных, здесь же передо мной стоял представитель вышестоящего штаба, инспектор, которому поручено расследовать причину гибели моего подчиненного. И он отлично понимал, какую ответственность на него возложили, и держался с подобающим достоинством. Объясниться нам в «симпатии» друг к другу помешал приход Синицына.

— Зачем тебе понадобились мои расчеты? — грозно спросил он у Ганжи.

— Мне приказано забрать все, что имеет отношение к полетам, — подчеркнуто твердо ответил Ганжа.

— Они никакого отношения к полетам не имеют. Это мое, личное.

— Личное хранится дома. А я забрал бумаги в секретной части.

— Я их там оставил, чтобы не таскать с собой. Сейчас они мне нужны.

— Нам тоже.

— Я не успел их закончить. Теперь есть время.

— Скажите, а не мог Октавин ваш этот маневр испытать на практике?

Это уже походило на допрос, и Синицын побагровел.

— Мог. — Полковник выдержал паузу. — Если бы знал о нем.

— Все равно, вернуть я вам ничего не могу, — категоричным тоном заключил Ганжа и скрестил на груди руки, давая понять, что разговор окончен.

Синицын круто повернулся и пошел из кабинета.

— Вот такие пироги, — усмехнулся Ганжа. — Только что орден получил, а тут такое…

Он открыл сейф и стал рыться в бумагах, видимо озаренный какой-то идеей.

Вернулся Мельников. «Что-то он больно часто делает разминки», — подумалось мне. Скорее всего, снова ходил уточнять что-то. Эта старая лиса себе на уме и, видно, идет к цели иным путем.

— Синицын заходил, — сообщил старшему инспектору Ганжа. — Очень расстроен, что чертежи и расчеты его нового маневра к нам попали. Уверяет, что они ему позарез сейчас нужны.

— Надо бы вернуть их.

— Вернуть? Удивляюсь я вам, Николай Андреевич. — Он назвал полковника по имени и отчеству. Такой фамильярности раньше, насколько мне известно, Мельников не терпел. Теперь же он сделал вид, будто не слышал. — На это получен приказ.

Мельников ничего не ответил, опустил голову и прошел к своему излюбленному креслу. В дверь несмело постучали. Заглянул Парамонов.

— Разрешите, товарищ полковник?

Мельников кивнул. Парамонов в руке держал фильтр.

— Вот он. — Он протянул фильтр полковнику. — Кладовщик просто забыл записать.

К технику подошел Ганжа, взял фильтр, тщательно его осмотрел и отдал Мельникову. Подождал, пока осмотрит полковник.

— Чем вы можете доказать, что это с вашего самолета? — Выпуклые глаза Ганжи смотрели на техника гипнотизирующе.

— На нем вон и смазка после консервации, — ответил Парамонов.

— Его можно было при желании и сливочным маслом смазать.

— Спросите тогда у кладовщика.

— Я спрашивал. — Мельников вернул фильтр Ганже. — Оставь пока у себя. — И к Парамонову: — Мы тут разберемся, батенька, ступай.

«Батеньку» Мельников обычно употреблял, когда был расположен к человеку. Значит, Парамонову он верит. Однако техник не уходил.

— Но… — мялся он, не смея спросить еще о чем-то.

— Ступай, ступай, — доброжелательно махнул рукой Мельников. — Я сказал, мы разберемся. Попроси зайти сюда дежурного метеоролога.

Парамонов благодарно закивал головой и вышел из кабинета.

— Кладовщик подтверждает, что он сдал фильтр, — сказал Мельников.

— Ну и порядочки! — возмутился Ганжа. — Один пишет в рабочей тетради совсем не то, что делает, другой вообще не записывает. Отличный полк!

— Похоже, что они не врут, — не слушая Ганжу, продолжал Мельников. — Если бы случилось что-то с двигателем, Октавин сообщил бы на землю. Об этом не молчат. — Мельников скорее рассуждал с самим собой, чем убеждал другого.

— Думаете, не справился с пилотированием?

— Погода уж очень скверная была.

— По схеме проводки не похоже на потерю пространственного положения.

— Схема не фотография, многое не рассмотришь.

Мельников прав. Рассмотреть на схеме, что было с летчиком и с машиной, просто невозможно. Если Октавин потерял пространственное положение, он, разумеется, молчал — позор для иных страшнее смерти, а Октавин относился именно к таким людям. Он мог понадеяться, что выведет самолет из падения. Но тут же мои мысли возвратились к схеме проводки. Пологая и довольно ровная красная линия, подчеркнутая синим карандашом Ганжи. Нет, это не падение. Хотя… так прямо линию мог вывести планшетист. Но так долго не падают… Что же тогда могло случиться?..

Вошел метеоролог и расстелил карту на столе. Он долго и подробно объяснял, откуда и с какой скоростью движется циклон, где его эпицентр, как будет он развиваться дальше. Я слушал его, а мысли были об Октавине. Что произошло в небе, почему упал самолет и кто в том виноват: Парамонов, потому что не подготовил как следует самолет к полетам, или я с Вологуровым, потому что недоучили летчика?

— Долго он тут будет еще кружить? — спросил Мельников метеоролога про циклон.

— Суток двое-трое продержится.