Нет ничего утомительнее, чем, согнувшись в три погибели, исследовать ковер при не очень-то ярком освещении, избегая наступать на темные пятна и борясь с вполне естественной тошнотой. К счастью, в это время я не вспомнил о своих романах, где мозги зачастую пребывают на потолке, а не в черепной коробке.

Я нашел пуговицу и обгорелую спичку. Феликс – монету в десять копеек. Покончив с холлом, мы осмотрели коридоры первого этажа. Пятна засохшей крови были и тут. На стенах. Пятна впитавшейся крови – на ковровых дорожках. Много пятен. Больше ничего.

Мы исследовали каждый сантиметр пола. Феликс заглянул и под ковер. Затем внимательно осмотрел кресло, где сидел труп, и развел руками. Лезвия не было.

Два плюс два равно четырем. Трудно представить себе самоубийцу, пусть даже полусумасшедшего, который в последние секунды жизни попытался бы спрятать орудие самоубийства. А значит, самоубийцей Борис Семенович не был.

Очень мягко говоря, вывод меня не обрадовал.

– Он носился по всему первому этажу, – хмуро сказал Феликс. – Зажимал рану и наверняка орал. Мы не услышали, зато услышала Милена Федуловна. Может, с нее и начнем? Так, по-моему, полагается?

– Полагается-то так... А почему не с телохранителей?

– Думаете, они?

– Что тут думать... – неохотно проговорил я. – Это жизнь, а не детективный роман. Ребята крутые, безмозглые. Красиво жить и амеба хочет. Убийство богатого клиента из корыстных побуждений, чего проще. Он, наверное, и им демонстрировал свой камешек.

– Да, – согласился Феликс, – это версия номер один. Но не единственная. Все-таки пойдем к Милене Федуловне.

– Боишься? – прямо спросил я.

По-моему, Феликс ничуть не обиделся.

– Боюсь, – кротко ответил он. – Поэтому буду действовать осторожно, а на рожон без крайней необходимости не полезу. Ты со мной или как?

Мне очень хотелось ответить «или как» и вернуться к себе, но тогда уже Феликс имел бы все основания обвинить меня в трусости. И откуда в нас этот показной героизм? Мальчишество же... Ругая себя на все корки, я кивнул.

– Ладно уж...

– Только больше не пить. Договорились?

– Договорились, – сказал я. – А что ты на меня так смотришь?

– Обыкновенно смотрю, – сказал Феликс. – Тут мы все скоро совсем не так друг на друга смотреть станем... Ты мне вот что скажи. У тебя всегда так: рюмашку хлопнул – и тебя понесло?

– В каком смысле понесло?

– В алкогольном. Между первой и второй перерывчик небольшой?

– Бывает, – сознался я. – Не всегда, конечно. Я под градусом работать не могу. А если не работать – чем еще заниматься?

– Понял. Сейчас не сорвешься?

– Не сорвусь.

– Уверен?

– Иди ты знаешь куда? – возмутился я. – Ты что, за запойного меня держишь?

– Был грех, – спокойно ответил Феликс. – Но я рад, что ошибся. Без обид?

Он протягивал мне руку. Пробурчав «без обид», я пожал ее.

Было все же немного обидно.

Дверь под номером четыре была заперта. Взволнованный голос Марии Ивановны спросил, кто там, и нас впустили. Бульдожка вскочила с половичка, порычала на нас для порядка, затем дружелюбно задергала обрубком хвоста. Ни животные, ни люди ничего не имели против нас. Если обитатели номера уже сделали вывод об убийстве, то по крайней мере нас с Феликсом к мокрушникам пока не причисляли, и на том спасибо. Хотя, по-моему, они были просто потрясены, и не более того. Слишком потрясены, чтобы логически рассуждать.

– Боже мой, – повторяла Мария Ивановна, прикладывая пальцы к вискам. – Это ужасно. Как же так? Ведь человек же все-таки...

Безусловно, она не забыла, как Коля грубо тащил ее внука за шкирку, и не простила ни ему, ни его хозяину-нуворишу. Старые педагоги нуворишей особенно не любят. И тем не менее она следовала правилу: о покойном – ничего плохого.

К счастью, у нее было такое же почти-алиби, как у меня или у Феликса. Конечно, она не убивала, подумал я, и не имеет представления, кто убил.

Викентий сидел на раскладушке и маялся без дела, делая вид, что увлечен роботом-трансформером. Потрясение Милены Федуловны вылилось в выражение лица типа «я так и знала, что мне здесь испортят отдых». Трудно было и ожидать от нее большего.

Лежа на своей кровати в махровом халате, она читала женский роман в пестрой обложке, на которой жгучий брюнет страстно лобызал грудь млеющей блондинки, и отложила книгу только для того, чтобы пожаловаться на холод и строго спросить нас, когда, по нашему мнению, восстановят отопление. Спросила она так, как будто ничуть не сомневалась в том, что не кто иной, как мы с Феликсом устроили аварию на теплотрассе.