– Ты больше нам не нужен. Ты нам не подходишь: ты уволен!

Для меня это было как гром среди ясного неба, ведь я работал с усердием и без замечаний. Я понял, что повторяется в который уже раз одна и та же история. После моего начала работы грузчиком в ресторане с его входной двери объявление о приёме на работу грузчика не было снято. И в этот день, 3 апреля, на работу вышел в первый раз ещё один новый грузчик. Где мне до него!? Ведь именно по нему видно, что он дружит с бутылкой, именно он не умеет говорить, он не красив, уже не молод (по сравнению со мной), вследствие чего не притязателен, в общем, скорее всего, по мнению ресторанного начальства, будет работать и дольше меня, и менее требовательно к условиям труда в ресторане, и им легче будет манипулировать ресторанному начальству. Короче, мне не дали даже доработать мой третий рабочий день, не то, чтобы поесть полдвенадцатого. Ведь у них была замена мне. И приказали отправляться домой. А за зарплатой сказали приходить после пятнадцатого апреля, когда будет получка у всех работников ресторана. Я лишь смел просить, чтобы учли мою работу в третий день, ведь я выходил на работу и работал. Увольнение я воспринял не только душой, но и пустым желудком, будучи крайне голодным. И я решил, что после этого случая я больше не буду пытаться устроиться на работу куда бы то ни было до с'aмого суда, в который я верил. Или до отъезда в Бундес. И я продолжил ходить и сканировать глазами скамейки, урны да бачки. Уже в мундире "морского крота", считая себя на войне на выживание. Собственное выживание. А мысленно я всё время, пока ходил в поисках съедобного, был с Богом: я молился. И о том, чтобы поскорее Он положил конец такому моему роду деятельности, и о том, чтобы он простил мне это занятие, и о том, чтобы Он уберёг меня от заразы. Да, я с начала марта, когда меня забодал бык, мысленно всегда был с Богом, Который заполнял меня всего: я чувствовал Его в себе. В Александровском саду я нашёл однажды жилетку от спортивного костюма - тройки. Теперь вечерами я надевал её, когда выходил на промысел в Александровский сад, чтобы своим бушлатом не провоцировать пьяных курсантов из Дзержинки. Теперь мне было намного легче. И потому что я мог теперь в любое время не бояться подниматься к себе на лестничную площадку и спускаться с неё, и потому что мне стало жить сытнее. С каждой неделей я находил всё больше питья и еды. У некоторых свидетелей того, как я добываю себе пищу и питьё, я просил прийти на мой суд, дав им расписаться и взяв их адреса и телефоны. Сначала я ходил в форме "морского крота" в поисках пропитания, не стесняясь в ней лезть в урны, а даже наоборот, я чувствовал, что мой внешний вид извиняет меня в глазах окружающих. Но получив большую дозу внимания и большую порцию смеха в свой адрес, я пришёл вот к какому умозаключению. Вот я хожу в мундире "морского крота" и вызываю всеобщий смех. И живу я без женщины. И питаюсь как птица небесная, чем Бог пошлёт. И думаю всё время о Боге. И о торжестве Справедливости, победе Добра и Любви, что равно означает - о Боге. Так кто же я, живущий не как все остальные люди? Я отщепенец? щепка из поговорки "Лес рубят - щепки летят" в смысле: "В демократическом обществе неизбежны пострадавшие вроде меня от демократических порядков"? Нет, я не отщепенец, и не отброс общества, а я ангел, слуга Божий. Я инструмент в Его руках. Ведь, как известно, смех продлевает жизнь. А жизнь дарит Бог. Следовательно, и дополнительные минуты, вызванные смехом, также от Бога, а не от меня лично. Ведь при виде меня, такого, в униформе "морского крота", люди часто произносят: "О, Господи!". Либо матерятся: "О, мать!". А ангелу не пристало лазать по урнам и бачкам, сканировать скамейки, и я в мундире "морского крота" перестал это делать. Но я не перестал носить свой эпатажный костюм, чувствуя себя в нём данди. Теперь у меня были разделены выходы с лестничной площадки на улицу на 2 вида: в поисках еды-питья, и в этом случае я ходил в одном бушлате без причиндалов, и просто погулять-поэпатировать народ своим внешним видом, и тогда я экипировался полностью "морским кротом".

Но опять я забежал чуть вперёд, ибо в ближайшие-то дни я буду при деньгах. 4 апреля, то есть сразу после работы в ресторане, то есть когда я был ещё без денег, я был на площади Александра Невского перед входом в метро (здесь я также собирал оброненные людьми гривенники). И именно у меня спросил человек, вылезший из метро:

– Брат! Где тут вход в гостиницу "Москва"?

А ведь выход из метро станции "Площадь Александра Невского" был рядом со входом в гостиницу "Москва", в одном с ней здании, в здании гостиницы. Поэтому я махнул рукой в сторону входа со словами:

– Вон он, соседняя дверь.
– И я поспешил сказать приезжему следующее, пока он от меня не удалился: - Вот ты обратился ко мне словом "брат". Значит, ты тоже мне брат. Так вот, брат, ты идёшь в гостиницу, а у меня нет дома, и есть охота. Так помоги, как можешь!

– Всё! Понял тебя! На, вот тебе деньги (даёт мне тысячу рублей одной бумажкой), зайдём сюда (мы стояли перед стекляшкой-забегаловкой, расположенной напротив выхода из метро, и мы зашли в неё), давай заказывай себе и мне пива, а себе ещё, чего хочешь, поесть.

Я заказал пива и еды. Торговые наценки на пиво и обычную еду мне не понравились, я бы с удовольствием эту тысячу стал разменивать-покупать на неё где-нибудь в другом более дешёвом магазине, но я не хотел отказывать своему благодетелю, который, наоборот, скорее всего привык пользоваться дорогими услугами общепита и дорогими магазинами, и я заказал пиво и большую булку с чем-то красиво на ней наложенным, чем конкретно, кроме листа салата, я не помню.

– Ты давай, начинай есть, а я сейчас зарегистрируюсь в гостинице и оставлю в ней свою сумку, и вернусь к тебе попить с тобой пива, брат!

Я принялся есть. Через десять минут вернулся брат. Он протянул мне свою визитную карточку. Читаю. Он Дмитрий Орлов. Где-то и кем-то работает. В Москве. Следует отметить, что вид у этого Дмитрия Орлова был действительно как у "братка", то есть как у бандюгана, ибо с такими внешними данными, как у него, все обычно идут в бандиты: коренастый, невысокого роста, без шеи, с бритой наголо головой, с грубой работы лицом, с маленькими глазками, в чёрной кожаной куртке. Плюс обратился ко мне "брат". Хорошо, что не "братан", "братишка" или "браток" - тогда бы я не стал к нему обращаться и ни о чём просить, а так, слово "брат" меня подкупило-тронуло. В-общем, мне повезло. А визитку Дмитрий Орлов дал мне со словами:

– Если у тебя возникнет какая-нибудь реальная коммерческая идея, то обращайся, я готов тебе дать много денег, но ты будешь отдавать мне 30 процентов прибыли. Надумаешь - звони!

И мы расстались. Я несколько дней хорошо питался и купил себе несколько икон. И десятирублёвых, и двадцати, и сторублёвых. Типа, я таким образом готовился к отъезду в Германию, ведь где я там найду такие иконы, которые мне будут по душе? А здесь на Родине я мог выбрать их, какие захочу. Деньги кончились довольно быстро, и я продолжил сканировать урны и скамейки. А мусорные баки мне уже больше не было нужды перерывать - стало хватать со скамеек и урн и подобранных гривенников.

7 апреля мне позвонили из юридической консультации юрфака и пригласили на следующей неделе на приём (Вот и пригодился мне мой мобильный телефон!). Числа десятого я пришёл туда. И поведал свою историю в подробностях принимавшему меня студенту-старшекурснику. Он назначил мне встречу через неделю, после того, как он проконсультируется по моему делу с профессором юрфака. Мой дальний поход на 23-ю линию Васильевского острова - именно там была организована юридическая консультация - был возблагодарён Богом: выйдя из консультации на улицу я обнаружил в урне перед входом в неё двухлитровую бутылку, целую, нераспечатанную, но без этикетки, "Кока-колы" с обшарпанными боками. По-моему, ею играли в футбол, а потом выбросили студенты юрфака.

А ещё числа десятого апреля я нашёл аккуратную жёлтую коробку из-под обуви. И у меня тут же родилась идея обклеить коробку бумажными иконами и сделать из неё таким образом иконостас. И повесить его у себя на лестничной площадке на ручку от закрытой двери, ведущей на чердак. Поскольку деньги какие-то у меня в это время были (остались от Дмитрия Орлова), то я решил купить узкий скотч, выдвигающееся из пластмассовой ручки лезвие (нож для резки бумаги и скотча), чтобы приклеить скотчем бумажные десятирублёвые иконы к коробке, а также купить центральную икону за 13 рублей (на книжном развале в ДК имени Крупской она стоила именно столько, а в городе - 25). Это даже была не икона, а пасхальная открытка с надписью "Христос воскресе!", которую я поместил в купленную за 65 рублей фоторамку (Ох! Сколько же я их перебрал, выбирая подходящую!), и отнёс освятить её в церковь. И открытка превратилась в икону. Но где я буду мастерить иконостас? Не на полутёмной же лестничной площадке?! И я вечером расположился прямо на Адмиралтейской набережной на скамейке, там, где растут деревья у Невы. Прохожие, а их было не много, проходя мимо, присматривались к моему занятию-рукоделию. Клеить надо было аккуратно, и поэтому я клеил медленно. Наступили сумерки, и зажёгся уличный фонарь. А затем совсем стемнело. А я всё клеил. При свете уличного фонаря. Только представьте себе эту картину: меня, возящегося на корточках или согнутого перед белой скамейкой, на которой лежит жёлтая коробка с уже пёстрым от наклеенных икон дном, в свете уличного фонаря и темноте вокруг на берегу Невы! Иконы так удачно скомпоновались на дне обувной коробки: без жёлтого цвета по сторонам от них, что казалось, что эта коробка специально была создана на для вложения в неё сапог, а для наклеивания на её дно бумажных десятирублёвых икон. Кроме них, размером с открытку, было ещё 3 маленькие, ну и по центру образ Спаса Нерукотворного в фоторамке, привязанной к коробке обувными шнурками, которых вообще не видно.