СПбПБСТИН

28 февраля 2007 года меня неожиданно перевозят с Арсенальной набережной, то есть из "Крестов", на Арсенальную улицу, дом 9-в СПбПБСТИН (Санкт-Петербургскую психиатрическую больницу специализированного типа с интенсивным наблюдением, "Арсеналку"), то есть в назначенную указанным Постановлением психбольницу/дурдом, где содержатся психи и дураки, совершившие преступления, за что и сидят (лежат; в больницах ведь лежат).

Если в "Крестах" мне никаких лекарств не давали и уколов не делали, за исключением первого дня моего пребывания в камере-одиночке, то на спецу, то есть в СПбПБСТИН, принялись мне и горькие таблетки давать, растворённые в воде (фу, какая гадость!), и уколы делать (ох, как больно!). спустя 3 недели моего пребывания на первом отделении больницы в тесной камере-палате на троих человек меня перевели на шестое отделение в камеру-палату, где лежало 16 психов и дураков. Теснота была там также невообразимая. Уколы перестали делать, но от "тяжёлых" таблеток мне было в кровати не повернуться поудобнее и не натянуть самому на себя одеяло, то есть я был не то, чтобы животным, а растением!

Потянулось медленно время в СПбПБСТИН. Я узнал, что спец - это самый строгий тип дурдомов. Есть ещё усилок (психбольницы с усиленным режимом), где режим послабее, чем на спецу, и больницы с общим режимом, где режим самый лёгкий. Во всех типах больниц лежат совершившие преступления психи. И я в этой компании. Ужас! Бр-р-р! Ни о каком написании Книги я и не думаю - моё физическое состояние "благодаря" лекарствам, которые меня принуждают принимать, не то, что ослабленное, а такое, какое и словами не описать, в общем мне было плохо - я чувствовал себя растением! Очень тяжело лежать, ничего не делая, в палате. И общаться с психами и дураками тоже очень тяжело и неприятно. Общение с ними я в своей Книге опускаю. Опишу лишь один случай. В двух словах. Я сижу и ем в помещении столовой. Ем относительно медленно. Ко мне подходит уборщик столов, псих, и даёт мне по лицу кулаком, за то, что я его, видите ли, задерживаю. То есть не только лежать мне было тяжело в этом дурдоме, но и есть.

В этой больнице меня стала навещать тётя Надина. Ей не нравилось, как я выгляжу и говорю.

Также выяснилось, что каждые полгода комиссия из больничных врачей рассматривает вопрос о выписке психбольных в больницы с более лёгким режимом. И суд каждые полгода утверждает решение выписной комиссии о продлении срока пребывания психа на спецу или решает выписать в другую больницу с более лёгким режимом пребывания, или решает выписать амбулаторно, то есть на свободу, но с регулярным посещением психдиспансера. Обычно же психов и дураков со спеца сначала выписывают на усилок или общий режим, и только оттуда на свободу, то есть амбулаторно. И до выписки на другой режим лежат на спецу годами. Типа, срок пребывания на спецу должен быть соразмерен лишению свободы по статье, по которой сидит тот или иной псих. Как же мне печально было это слышать! Ведь, действительно, можно сойти с ума в условиях больницы. И не как бы, а конкретно!

Поскольку я поступил в СПбПБСТИН в феврале, 28 числа, то первая выписная комиссия у меня будет в августе 2007 года. На комиссию пациентов приглашают. И я надеялся, что меня врачи будут слушать. Но куда там! Первая комиссия-это такая формальность! Так что, меня не стали на ней слушать. После комиссии мне пришло Постановление суда о продлении моего пребывания в СПбПБСТИН, вынесенное судом по представлению больничной выписной комиссии о продлении. Я его обжаловал, но тщетно...

Новый, 2008-ой, год я встретил на 6-ом отделении спеца. А в январе наступившего года мой лечащий врач перевёл меня на 11-ое отделение. Перейдя на это отделение, я узнал, что, оказывается, можно звонить по телефону из кабинета старшей медсестры отделения, чего я не знал, лёжа на 6-ом отделении, или не интересовался этим в связи с плохим душевным и физическим самочувствием. А тут, перейдя на 11-ое отделение, я решил позвонить матери. Родителей ведь не выбирают, и поэтому я тяготился отсутствием контакта даже с такой матерью как у меня. Мне хотелось услышать её родной голос и сказать ей, что у меня всё хорошо, чтобы ей было легче. Да, мне казалось, что мой телефонный звонок матери нужен нам обоим. И я позвонил. Общение с матерью было тяжёлым. Она сообщила мне, что не прошло и 40 дней, как умер мой отец. Не могу передать словами, насколько слаб был голос моей матери в разговоре со мной. И вообще, не могу передать этот разговор, настолько он был непоследователен при постоянном желании повесить трубку - так мне показалось. Так что обрадовать мать своим звонком, что я не пропал, помню её и люблю, мне не удалось. Тогда я решил поговорить по-деловому, а именно, попросить её, чтобы она уговорила Полину прийти ко мне в психбольницу и принести мне дисковый МР-3 плеер (плейер) с радио, который был подарком Уле на день рождения в 2004 году от Полины с Марком, и который, я полагал, Уле уже успел надоесть, а мне бы в психбольнице пригодился бы (у многих в больнице были такие круглые плеера). На мою просьбу о плеере мать мне сказала, что Полина не повезёт ко мне никакой плеер, потому что ей некогда, так как она много работает. Так я узнал из телефонного разговора с матерью о смерти отца - позвонил так позвонил!

Где-то через месяц-полтора я перезваниваю матери, надеясь застать её в более хорошем настроении. Также я надеялся, что повторная просьба о передаче мне Полиной Улиного плеера будет убедительным доказательством моей нужды в нём. Но разговор был таким же тяжёлым, холодным со стороны матери и безрезультатным как и прошлый.

* * * (Звёздочки 74)

Теперь об 11-ом отделении СПбПБСТИН. Оно особенное. Пациенты, находящиеся на нём, не лежат целыми днями на кроватях, как на других отделениях (как же это ужасно лежать месяцами на кровати круглые сутки и ничего не делать!), а все работают. Ходят в лечебно-трудовые мастерские, где шьют мешочки, собирают авторучки, клеят коробки. Трудотерапия. А кто не ходит, тот работает на отделении: моет полы, посуду, накрывает в столовой, выносит мусор на помойку. Таких, кто ничего не делает, на 11-ом отделении нет. Когда я отошёл от "тяжёлых" таблеток, которые мне прекратили давать, я весной 2008 года начал мыть шваброй коридор на отделении. Длиной 41 метр и шириной почти 2. 2-3 раза в день. Я стал мыть пол, потому что не хотел, чтобы меня перевели обратно на 6-ое отделение, ведь сравнив условия жизни на двух отделениях, я сделал вывод, что на 11-ом намного лучше, чем на 6-ом.

2009-ый Новый год я встретил на 11-ом отделении. Продолжаю мыть пол в коридоре отделения за право оставаться на этом отделении. Тётя Надина продолжает ходить ко мне на свидания, рассказывая, как у неё в семье дела, и продолжая делать передачи. И на каждом свидании я прошу её приносить поменьше консервов, а она мне говорит, что она сама знает, что ей приносить мне. А ведь покупать консервы я и сам мог. И не только консервы, но и прочую съедобную продукцию. Ведь всем лежащим в психбольнице начисляется пенсия по инвалидности как дуракам или психам, и при больнице организован "ларёк", так что даже те, кому некому делать передачи, могут отовариться в ларьке, в котором главными товарами являются сигареты, "Беломор" и чай. Не плохо организовано, правда? Пенсию я получаю минимальную, и поэтому откладывать её, копить, у меня не получается: всё уходит на ларёк, или почти всё. Но рядом со мной лежат психи и дураки, у которых пенсия чуть ли не в 2 раза больше моей. Почему-то. Вот они обжираются! Так что мне рядом с ними, обжорами, которые могут позволить себе есть ананасы (консервированные), грустно и неприятно, что вот они их едят, а я себе позволить их не могу, хотя они совершили действительно тяжкие преступления, а я - нет. Так что за эти душевные страдания, как на моих глазах поедаются ананасы, и колбаса, и персики, и сыр и прочее в невообразимых количествах, которые я не могу себе позволить,-за эти мои душевные страдания я также требую компенсации морального вреда. Это я обращаюсь к судьям и прокурорам, ведь Книга моя обращена в непоследнюю очередь к ним.

Печальное

17 марта 2009 года я решаю позвонить матери, которая в этот день родилась (напомню: в 1948 году). Стало быть у неё сегодня день рождения. Я звоню ей в однокомнатную квартиру Марка, в которой она живёт. Никто не подходит. И я предполагаю худшее. Ведь в течение 2008 года я пытался дозвониться до неё, и никто к телефону не подходил. А номера домашнего телефона Полины я не помнил. Звоню тёте Надине, чтобы узнать его. Узнаю. Звоню Полине. И она сообщает мне, что наша с ней мама умерла. Уже давно. Ещё в 2008 году. Летом. И Полина обвиняет меня:

– Это ты виноват в смерти мамы! После твоего телефонного звонка весной прошлого года ей стало плохо. И она слегла. А летом умерла. У тебя есть ко мне претензии?

– Нет, - отвечаю я на вопрос.

– Ну, тогда больше никогда не звони сюда! И не приходи!

Я понял, что сестра имеет ввиду. Что связующего нас с ней звена-нашей с ней матери больше нет, и сестра отказывается от родственных связей со мной, чего она раньше не делала, боясь вызвать недовольство матери. Но теперь её нет!