В ходе кампании по борьбе «с искривлениями избирательного законодательства», проходившей весной 1930 г. ряд лишенцев получили возможность восстановиться на прежней работе, однако на практике этим правом смогли воспользоваться немногие. По наблюдению А. И. Добкина с начала 1930-х гг. повсеместно наблюдался рост запросов от руководства предприятий в избирательные комиссии о наличии избирательных прав у того или иного работника [327] . На основании ответов на эти запросы человека могли уволить или наоборот оставить на прежнем месте. При этом должность человека и его добросовестность при исполнении служебных обязанностей не играли никакой роли. В октябре 1933 г. на заседании комиссии по самопроверке аппарата Бежицкого отделения всесоюзного объединения «Торгсин» рассматривалось дело сторожа Е. М. Расина. В его характеристике среди прочего было указано: «… с 1926 по 29 г. занимался торговлей в Бежице по II разряду, был лишен избирательных прав». Комиссия постановила: «Как бывшего торговца по II разряду, был лишен избирательных прав, с работы снять» [328] .

Лишенцы, потерявшие работу, если им не удавалось восстановиться на прежнем месте, или найти новый заработок, пытались обращаться на биржу труда. Но если до конца 1920-х гг. такие попытки могли принести успех, то с началом «великого перелома» и эта возможность для граждан потерявших права голоса была существенно сужена. По постановлению наркомата труда СССР от 13 июля 1929 г. «О проверке состава безработных и порядке регистрации и посылке на работу уволенных при чистке аппарата» полному снятию с учёта на биржах труда подлежали «лица лишённые избирательных прав… за исключением тех, которые в течение не менее 5-ти лет занимались производительным и общественно-полезным трудом и показали лояльность к советской власти». Не регистрировались на биржах труда и «члены семей этих лиц, если они находятся на их иждивении, за исключением тех, которые в течение не менее 5-ти лет занимались производительным и общественно-полезным трудом и доказали свою лояльность к советской власти» [329] . В августе 1930 г. ЦИК и СНК СССР издали секретное постановление в котором содержалось предписание «не давать лишенцам и другим служащим потерявшим работу в результате недавних чисток, пособие по безработице и не регистрировать их на бирже труда». В нём, в частности, говорилось: «Их следует отправлять на лесозаготовки, торфоразработки, на уборку снега, и только в такие места, где испытывают острую нехватку рабочей силы» [330] . Таким образом, потеря гражданином избирательных прав влекла за собой не только изгнание с прежней работы, но и привлечение его к более тяжёлому и низкооплачиваемому труду в порядке мобилизации. Подобная практика существовала ещё в период «военного коммунизма», но достаточно широко применялась и в период «великого перелома». Лишенцев в 1930–32 гг. директивными распоряжениями отправляли на лесозаготовки, строительство промышленных объектов, мелиоративные работы. В начале 1931 г. чрезвычайная комиссия по лесозаготовкам Дорогобужского района Западной области приняла постановление, в котором, в частности, говорилось: «Создать кулацко-зажиточные бригады, включив и хозяйства лишенцев, по лесозаготовкам и вывозке» [331] .

Нередко, особенно в период «великого перелома» не только лишение избирательных прав влекло за собой изгнание с работы, но и наоборот увольнение человека по чистке как «социально чуждого» приводило в дальнейшем к лишению его прав голоса. Так, с 1928 по 1931 годы при «очищении» промышленности и управленческого аппарата СССР от «старорежимных» кадров 23 000 человек «были списаны по первой категории („враги советской власти“) и лишены гражданских прав» [332] .

Большинство лишенцев, теряя работу, теряли вместе с ней единственную возможность заработка и пропитания. Потеря средств существования и угроза жизни впроголодь указывались многими лишенцам как основные мотивы в их заявлениях о восстановлении в избирательных правах. Так, житель хутора Васильево Павликовской волости Ельнинского уезда Н. Ф. Анисимов в своём заявлении в уездную избирательную комиссию от 5 апреля 1927 г. писал: «Прошу сообщить мне результат ходатайства… о восстановлении меня в избирательных правах, ибо благодаря этому я лишился должности и куска хлеба, т. к. средств к существованию совершенно не имею» [333] .

Некоторые лишенцы воспринимали запрет на профессию как тяжелый моральный удар, как ещё одно свидетельство собственной несостоятельности. Житель Рославля бывший городовой П. М. Петров в своей жалобе в президиум Смоленского губернского исполкома от 10 мая 1927 г. писал: «Хочу работать, несмотря на свои старые годы, могу ещё быть полезен советской власти, не желаю записываться в инвалиды труда, но нет работы, не дают, я отверженный» [334] . Житель деревни Лобановки Климовского района Западной области Г. С. Зыкунов, лишённый избирательных прав за службу в полиции писал в своём заявлении, направленном в облисполком в сентябре 1935 г.: «я ходатайствую о восстановлении меня в правах, чтобы я мог работать честно в колхозе или на производстве со всеми трудящимися наравне» [335] .

Вместе с потерей избирательных прав лишенцы теряли также и целый ряд социальных льгот, что серьёзно осложняло их материальное положение. С середины 1920-х гг., граждане лишённые избирательных прав не могли получать пенсии и пособия по социальному страхованию [336] .

Обычным явлением для лиц, лишённых избирательных прав был отказ от своего прежнего экономического статуса. Многие торговцы и владельцы частных предприятий — «нэпманы», ради возвращения себе прав голоса закрывали собственное дело и соответственно теряли высокие заработки. В 1924 г. жители Переснянской волости Смоленского уезда П. Карташёв и Г. Максиминин были лишены избирательных прав «как торговцы с патентом 2-го разряда». После этого они «отказались от частной торговли и стали вести сельское хозяйство личным трудом». В результате, уже в конце ноября 1924 г. они оба были восстановлены в избирательных правах [337] .

Тяжёлым последствием потери избирательных прав было, и увеличение налогового бремени. Напрямую количество и размер налогов, которые платил гражданин, не были связаны с наличием или отсутствием у него избирательных прав. Тем не менее, изменение социального статуса человека после лишения его права голоса влекло за собой и необходимость платить целый ряд налогов, которые не собирались с полноправных граждан. Не имея права служить в регулярных частях Красной армии, лишенцы должны были платить особый военный налог. По постановлению СНК СССР от 25 января 1932 г. граждане, платившие подоходный налог в размере до 3 000 руб. в год (или до 250 руб. при обложении месячными окладами), выплачивали военный налог в размере 75 % подоходного налога. Для лиц, подоходный налог которых составлял более 3 000 руб. в год (более 250 руб. при месячном окладе), специальный военный налог устанавливался в размере 100 % суммы подоходного налога. Сумма специального военного налога для плательщиков подоходного налога при этом не должна была быть меньше 50 руб. в год. Лица, принадлежавшие «к кулацким хозяйствам, облагаемым сельскохозяйственным налогом в индивидуальном порядке» платили военный налог «в размере 50 % оклада их сельскохозяйственного налога, но не менее 100 руб в год». Остальные граждане, «входящие в состав хозяйств, облагаемых единым сельскохозяйственным налогом», должны были платить военный налог «в размере 50 % оклада их сельскохозяйственного налога, но не менее 50 руб. в год». Граждане, имевшие самостоятельный доход, но с которых не взимались подоходный или единый сельскохозяйственный налоги, платили специальный военный налог «в размере 50 руб. в год» [338] .

Согласно декрету ВЦИК и СНК РСФСР от 27 марта 1924 г. деревенские лишенцы, которым было запрещено занимать должности сельских исполнителей облагались «особым сбором, устанавливаемым губернскими исполнительными комитетами, и поступающим в доход сельских советов по покрытию расходов по охране общественного порядка, личной и имущественной безопасности или по благоустройству селения» [339] . Граждане, лишенные избирательных прав платили его, когда наступал их чёред нести обязанности сельского исполнителя. Размер этого сбора устанавливали исполнительные комитеты губерний, краёв, автономных областей и республик. Инструкция НКВД от 8 января 1927 г. «О порядке назначения и деятельности сельских исполнителей» устанавливала максимальную ставку налога в размере 10 рублей [340] . Согласно постановлению ВЦИК и СНК РСФСР «О сельских исполнителях» данный налог составлял уже «от 30 до 50 рублей в год» [341] . Как показала практика, местные власти зачастую использовали данное положение для того, чтобы поправить собственный бюджет. В циркуляре ЦИК СССР от 6 апреля 1925 г., посвященном борьбе с перегибами в области лишения избирательных прав указывалось, что местные органы власти относят к категориям граждан, лишённых избирательных прав «не только нетрудовые и контрреволюционные элементы», но также и кустарей, имеющих подсобные предприятия и «служителей при храмах и домах культа». Причиной этого называлось «стремление наложить на них налог, взимаемый взамен исполнения ими обязанностей сельских исполнителей». Циркуляр рекомендовал исполнительным комитетам в месячный срок «пересмотреть вопрос о лишении избирательных прав лиц, отнесённых к таковым лишь на основании наложения на них налога взамен выполнения обязанностей сельских исполнителей» [342] .