Поняла Арыалинерк, что закончился праздник. Побежала к своей нарте. Так торопилась, что один торбаз свой из красной замши в сенях оставила.

Быстрее ветра домчали ее собаки до Нунака. Сошла она с нарты, смотрит — только моржовая кость лежит да мыши разбегаются. Вошла в ярангу. А там работа сделана, как ей лисичка и говорила. Все прибрано, так и светится яранга.

Вскоре семья вернулась. Только разговоров, что о неизвестной красавице колдунье.

На следующий день пришел посыльный с вестью. Сын старшины должен на колдунье жениться, победительнице состязаний. Убежала она, только торбаз остался. Кому в пору придется, та станет хозяйкой.

Поднялся переполох. Торбаз маленький очень. Не влезает ни на кого. Все науканские девушки перемерили, пришел черед нунакских.

Попыталась одна сестра Арыалинерк торбаз одеть. Мал оказался, пятка торчит. Мать ей говорит:

— На нож, отрежь себе пятку.

Ты отрезала, влезла в торбаз. Кровь потекла, а замша красная, не заметно. Подвели ее к сыну старшины. Он смотрит и никак понять не может: торбаз тот же, а лицо другое. Попросили ее спеть и станцевать, сестра еле ковыляет. Соскочил торбаз с ноги, все увидели, что у нее пятка отрублена. Выгнали сестру с позором.

Стала вторая сестра торбаз примерять. Все бы хорошо, да большой палец торчит. Мать ей нож дает, говорит:

— Отрежь большой палец, торбаз наденется.

Так и сделала. Повели ее к сыну старшины. Стала танцевать, торбаз соскочил. Выгнали и вторую сестру с позором.

Наконец стала Арыалинерк торбаз мерить. А он ей как раз по ноге. Взяла она бубен, запела. Потом стукнула палочкой по земляному низу стены — откуда ни возьмись разные съедобные коренья появились. Собрала их Арыалинерк, гостей угостила.

С тех пор все признали ее великое искусство, ни одного состязания без ее участия не проходило. Вышла она замуж за сына старшины. Вот такая это длинная сказка.

С тех пор они хорошо жили. Всё.

Как-то тихо стало и пусто на душе после этой сказки. Хотелось плакать, и стоял комок в горле, непонятно почему. Всё ведь хорошо закончилось.

— Всё ведь хорошо закончилось, да? — спросил молодой Архар.

Ему никто не ответил.

Молодой Архар открыл рот, посмотрел на соратников… захлопнул рот. Тетя Валя, кряхтя, спускалась с мачты. Хрюша, Степашка и все прочие высыпали из каюты и побежали ее встречать. Монголы испуганно отдергивали ноги, отпрыгивали к борту судна.

Не испугался только Старый Архар. Он схватил Мишутку, поспешающего к бабушке. Оторвал ему лапу. Торжествующе вскрикнул.

Крик радости превратился вдруг в крик боли. Это Менге стегнул Архара плетью.

— Пришей обратно, сейчас же, — прошипел он. Архар никогда не видал командира таким злым.

— Где, где нитки! Иголки! Где! — закричал он на Афанасия. Афанасий молча принес суровую нить и шило.

Монголы медленно отступали к горизонту. На копьё предводителя была насажена голова шофёра Коли, кровь капала на островерхую шапку и на плечо Менге, тот в задумчивости смотрел на небо, искал глазами дождевые тучи, не находил, удивлялся, кровь капала снова, Менге поднимал красное лицо, удивлялся, кровь капала снова.

Экипаж «Каччхапы» в угрюмом молчании смотрел всадникам вслед.

Мишутка почесывал пришитую кое-как лапу и грозил монголам кулаком. Степашка пел про шарики, ролики, родителей-алкоголиков.

Надо было похоронить Колю. Лопат, конечно, ни у кого не было, вырыть могилу было непросто. Хорошо, что капитан вспомнил, что палуба бронеаэродрома такая же плоская, как и степь вокруг, и сообразил похоронить Колю в трюме.

Гроб несли вдвоем Алеша и запасной шофер Виталик.

За дядей Лешей увязались Хрюша, Степашка и прочие. Они никогда раньше не были в трюме. Впрочем, из экипажа никто никогда не был в трюме, если не считать механиков и машинистов. Зато механики и машинисты крайне редко бывали на свежем воздухе и в последнее время даже обедать стали внизу.

На палубе тем временем капитан, для большего сходства с поверхностью земли, снова выстроил из матросов рощу, которая качалась и свистала птичьим пением. Капитан думал, что Коле приятно было бы если б над его могилкой росли русские деревья и пели птицы. Коле бы, конечно, хотелось, чтоб деревья росли, но ему бы хотелось голландских деревьев, а не русских. Впрочем, капитан хотел как лучше.

— Где же радист? — раздраженно думал капитан. — Почему он не ходит вокруг нас, как вокруг деревьев, ведь ему же так понравилось в прошлый раз как будто оказаться на Родине!