– Теперь преклони колени, рыцарь де Пейн! – повелел он. – Ибо ты стоишь сейчас перед лицом самого Бафомета, Владыки и Князя всех царств земных, Светоносца и истинного Машиаха! [11]

Гуго опустился на колени, даже не заметив, что спутник его сделал то же самое. Де Пейн не мог отвести взора от двух пылающих глаз на стене. Он чувствовал, что взгляд их проникает в самые глубины его души, и душа эта клубится, словно темное облако, одновременно наполняясь необыкновенной силой.

– Склони голову, де Пейн! – приказал его спутник.

Гуго повиновался. Он не отдавал себе отчета в том, как долго стоял он на коленях с опущенной головой: пять ли минут или целый час. Время для него просто остановилось.

Старик помог ему подняться. Исчезла перевернутая звезда-пентаграмма, исчезли страшные глаза на стене. В пещере царил мрак, но выход из нее был освещен светом полной луны.

Они вышли из пещеры. Старик подал знак, и де Пейн присел на плоский камень.

– Ты был подвергнут проверке, де Пейн, и признан достойным, – сказал старик, садясь рядом. – Отныне на тебя ложится задача огромной, вселенской важности.

– Какая… задача? – хрипло спросил Гуго. – И кто ты сам? Как мне называть тебя?

Спутник де Пейна пожал плечами:

– Я всего лишь доверенный слуга того, чей облик ты лицезрел. Что до имени моего – запомнить его несложно. Зови меня Ахашверош.

– Я слышал, как евреи выкрикивают это имя во время своего праздника, когда они упиваются вином до безумия.

– Верно. Этот праздник называется Пурим. А имя это носил персидский царь, спасший евреев от заговора Амана. Но совпадение наших имен – не более чем случайность.

– Но… – Гуго пытался сосредоточиться. – Но я слышал также, что некий Ахасверус [12] оттолкнул Иисуса, когда тот, неся свой крест на Голгофу, прислонился к стене его дома, чтобы отдохнуть… сказав ему: «Иди, иди»…

– Верно, – почти весело отозвался его собеседник. Но тут же помрачнел. – И у него хватило наглости ответить, что и я буду идти вечно, не ведая покоя. Словно это зависело от него.

– Но ведь если это и впрямь был ты, то ты бредешь по земле уже более тысячи лет. Как может это быть? Значит, это все-таки Он обрек тебя на такую судьбу?

– Я уже сказал тебе, – старик явно начал сердиться, – что он был жалким бродягой. Или ты не видел лица Истинного Властелина? Вне воли Его ничто на этой земле не происходит. Ведь даже самозванец Иешуа называл его Князем Мира Сего.

Он помолчал и добавил:

– Да в именах ли суть… Ты можешь называть меня иначе, если тебе так удобнее: Шейх-эль-Ибель.

– «Старец горы», – полувопросительно произнес де Пейн, неплохо знавший арабский язык.

– Точно. Молодец, – похвалил его Ахашверош, он же Шейх-эль-Ибель. – Думаю, что на пока, но очень ненадолго, мы расстанемся. Уже завтра ночью я снова приведу тебя сюда, но не одного. С собой ты возьмешь своего ближайшего друга…

– Жоффре? – удивился де Пейн.

– Именно. Жоффре де Сен-Омера. Он тоже должен быть посвящен.

Гуго бросил взгляд на склон горы и оцепенел. Ни проема, ни следа пещеры. Обычный знакомый склон.

– На этом расстанемся, – сказал Ахашверош. – Иди. У тебя настоящие друзья. Они оставили тебе самые вкусные куски дичи.

Следующая ночь была едва ли не точным повторением предыдущей, с той лишь разницей, что Жоффре де Сен-Омер, которого де Пейн взял с собой на встречу с Шейхом, повел себя скорее растерянно, чем воинственно. Когда Ахашверош предложил ему отречься от Иисуса, Жоффре осторожно прикоснулся к плечу друга и почти шепотом спросил:

– Гуго, он говорит, что ты уже сделал это… Я не верю. Скажи мне, что это не так.

И Гуго де Пейн глухим голосом ответил:

– Да, Жоффре. Я сделал это. И сейчас это сделаешь ты. Доверься мне и… ему.

Де Сен-Омер повиновался. И, стоя на коленях в пещере, под прожигающим насквозь взором Бафомета, он, как и де Пейн ночью ранее, переполнялся какой-то гигантской, бьющей через край, клубящейся черной энергией.

Сейчас, когда все трое сидели на плоском обломке скалы, рыцарь ощущал, что изменилось все его существо, что сам он стал неизмеримо сильнее, но вместе с тем в душе его воцарился мрак, не освещавшийся ни искоркой света.