На прощание я похлопал Володю по спине, пожал его теплую, узкую, почти лягушачью ладошку и, заперев за ним дверь, отправился спать.

События начались утром.

Позвонил Володя.

— Старик! — заорал он в трубку. — Ты не представляешь, что со мной было этой ночью!

— А что с тобой было? — спросил я, с удивлением ощущая в теле непривычную легкость и, как бы это выразиться поточнее… здоровье. Да, мое состояние нисколько не соответствовало количеству выпитого накануне — я прекрасно помню, что одну бутылку мы все-таки закончили, а ко второй едва успели прикоснуться. Пришла жена с детишками, и в результате некоторые проблемы человечества остались нерешенными.

— Представляешь, — Володя почему-то перешел на шепот, — стоило мне спуститься с крыльца, какая-то сила подхватила меня и понесла, понесла прямо над дорогой, над заборами, иногда даже, как мне показалось, я поднимался над домами! Представляешь?!

— С трудом, — сказал я.

— Я не вру! — вскричал Володя тонким голосом. — Я не вру, Витя! Верь мне!

— Ветра вроде не было…

— Какой ветер?! Это была сила, совершенно мне незнакомая… И еще… — он замолчал.

— Ну?

— Это… Я слышу голоса.

— За окном?

— Во мне, Витя, — сказал Володя сдавленным голосом.

— Так, — протянул я. — Наверно, мы все-таки напрасно открыли вторую бутылку.

— Думаешь, дело в этом? — с надеждой в голосе спросил Володя.

— А в чем же еще?

— Это не белая горячка, Витя.

— А какая?

— Это совсем другое. Голоса разные, но это… Дело говорят. И, знаешь, я их узнаю.

— Мы вчера немного поговорили о параллельных мирах… Равиль предупреждал и Фатима с ним согласна…

— Какие миры, Витя! Какие миры! Я со своей бабой, с Калерией, не могу разобраться! Ее голос во мне не затихает!

— Она уже проснулась?

— Калерия уже два часа на работе!

— Звонит?

— Из нутра ее голос! — простонал Володя. — Из моего нутра!

— И что говорит?

— Критикует, — упавшим голосом проговорил Володя.

— По делу?

— Она всегда по делу… Что делать, Витя? Скажи, что делать, что делать?

— Приходи, у меня еще осталось немного…

— А знаешь, приду, — помолчав, решительно сказал Володя и положил трубку.

Что-то смутило меня в словах вчерашнего собутыльника, и, сам еще не зная, зачем, я оделся и вышел на крыльцо. И только спустившись по ступенькам, понял, зачем я здесь — мне нужно было увидеть Володины следы от крыльца к калитке.

Ребята, их не было.

Снег, выпавший вечером снег, которым я любовался ночью под круглой белой луной, был нетронут. Ни единого следа, ни самой малой вмятины на девственно чистой поверхности снега. Правда, в сторону соседнего участка следы были — это прошла поздним вечером моя жена с детишками, она к соседке ходила напрямик, не выходя на дорогу. И она, и детишки утром тоже шли через соседний участок, опять же минуя дорогу, — так было удобнее, короче. К калитке мог идти только Володя, у него и не было другого пути на дорогу, налево и домой.

Повторяю — его следов на снегу не было.

— Так, — сказал я, потому что ничего больше мне в голову не пришло. — Так…

С трудом отодвинув калиткой свежий слой снега, я убедился в том, что и к дороге тоже следов не было.

— Как же он вышел? — пробормотал я вслух. — Как же он оказался на дороге? Не по воздуху же, в конце концов… Неужели в самом деле неведомая сила подхватила его и пронесла над ночной Немчиновкой? До сих пор за Володей такого не наблюдалось… Так, — повторял я и вернулся в дом.

Жена уже была на работе, детишки в школе, и я без помех подготовился к приходу Володи. А что там готовиться — убрать со стола все лишнее и поставить на стол все необходимое. На это ушло пять минут, я протер стол, протер рюмки, достал из холодильника начатую вчера бутылку с настойкой, убедился, что у нас остался еще кусок холодца, хрен в баночке да и хлеб, если срезать подсохшую корку, был вполне пригоден к употреблению.

«Конечно, я прекрасно понимаю, что ты думаешь, за кого принимаешь, какие слова обо мне произносишь соседкам», — обратился я к жене — мысленно, ребята, мысленно! Я часто к ней обращаюсь мысленно, сам и отвечаю за нее, вступаю в спор, естественно, в этом споре неизменно одерживаю верх, ведь говорю я и за себя, и за нее. Как и все мы, в общем-то, как и все мы!

«А тут и думать нечего, — услышал я, хотя нет, не услышал, я почувствовал в себе ее слова. — Пьяница ты, Витя, законченный пьяница. Спиваешься, Витя, прямо на глазах».

Ребята, я не произносил этих слов, они прозвучали, вернее, возникли во мне сами по себе. Это не мои слова, не думаю я о себе так плохо, так безнадежно. Эти слова прозвучали даже не в ушах и не в голове! Они прозвучали, простите за грубое слово, как бы в душе.

— Да ладно тебе, — вслух произнес я, пытаясь убедить себя в том, что из великодушия проговорил о себе столь суровые слова, зная наверняка, что они несправедливы, но почему бы мне и не подурачиться от хорошего настроения, хорошего самочувствия. А как я уже говорил, чувствовал себя в это утро прекрасно, гораздо лучше, чем можно было ожидать.