Едучи по Ниле, великое множество видели есмы аистов (bocianow) на брегах, занеже зде от нас всегда в то время отлетают, се есть во августе, когда Нил, натекая и паки стекая, от согнития по полям ужей неизреченное же число на снедение им оставляет. Уток зеленых и красных [668] на высоких ногах ис которых мне едину дарил был оный епископ в Иопе граде, яко прежде сего изъяснися) по брегах такожде зело много ходили. По левой руке густые сады, овощу изобилно родящие, пачеже сорочинское пшено (ryz), котораго зде зело много при брегах сеют, где отногами тойже Нил в море входит.

Пять верст от града сего стоит крепость, от которой в трех верстах в реке видели есмы четыре коня морские [669] , зубрам нашим подобообразные величиною и шерстию, токмо рогов у них несть; вред великий творят в Сорочинском пшене, чего ради великие прекопы окрест вертоградов обведены суть, дабы, понеже те кони ноги ниские имеют, изъити на верх не возмогли бы. Когда человека в огороде обрящут, кусают его и заедают. Стрелилося (strzelilo sie) к ним из неколиких мушкетов, но ащели убили — кто весть: понеже те звери велики и силны суть, их же токмо великое некое ядро (kula) или силное стреление (gwaltowny postrzal) умерщвляти может. Чают некоторые, что их истое есть имя одонтотыранове (odontotyrranowie) яко бы: зубаты туранны [670] (zebowi tyranni). Гречане их называют амфивия (amphibia), сиречь зверь, который водою и воздухом жив, на земли живет и в воде. Пишет Кедрен, что тот зверь толь есть великий, что слона пожрати может; но сие мало к верению подобно. Ибо хотя тамошния страны жители (которые купно с нами в дерме [671] были) единого, паче меры великаго, видели между теми четырмя и дивилися ему, той однакоже болши слона не был, в длину же ему равен. Когда был есмь в Каире граде, единаго такова коня главу [672] (leb), недалече оттоле убитого, принесено было; зверообразный и на воззрение страшный, отверстый рот величиною на полтора лактя, где и зубы страшно великие видети было.

Двадесять три часа (godziny dwudziestey trzeciey) приплыли есмы в Дамият [673] , который древняго веку названо Врата Пелусийские (ostium Pelusiacum) или Илиуполь (Heliopolis). Первый град той есть египетский, над Нилом, в прохладном (pieknem) месте стоит, величиною на полтретьи версты. Понеже поздно было, тогда стали есмы у таможни, где жиды выбирают пошлину, и абие (zaraz) к нам прибеже мытарь (mytnik), чая, что мы есмы торговые люди (какими называлися есмы, для безопаства, которое торговые люди в той земли великое имеют), и там же нощевал с нами в дерме нашей [674] .

Во утрие же прикоснулися к нашей рухледи. Но понеже ничего не обрели, объявляли есмы, что товары наши в Каире граде, камо ныне едем, пребывают. И тем свободився, шли есмы, вышедши на брег к бурмистрову наместнику (do wicekonsula) виницыйскому [675] , который был в тое время Фома Кандиота, гречанин. Во весь день пребыли есмы во граде, но ничтоже изящного видети было, пачеже древних вещей. По сем наняли есмы себе меншую дерму до Каиру и, внесши в нее рухледь нашу пред вечером, там же нощевали, взяв с собою двух янычанов, для безопаснейшаго пути на Ниле реке.

По восшествии солнечном не скоро, пустилися есмы противу реки, понеже в то время ветр от запада [676] (италиане его зовут маестро) веяти обыче, Нил такожде от полудня течет, парусы подняв, имели есмы добрый путь. И когда нам пришло на брег выступити, таможе карабленики судно влекли конатами. Пред полуднем минули есмы на леве Феркин (Ferkin) град [677] , зело великий; а к ночи приплыли есмы к некоему градку (оставив на праве Сербин (Serbin), великий град), и тамо, бо уже смеркалося, нощевали есмы. Где такожде прилежно присматривалися к печам, в которых цыплят из яиц люди великим промыслом (wielkim przemyslem), без насаждения (nasadzenia) кур, выводят [678] . Зделаны те пещи круглы с соломы, сверху же обмазаны глиною отвсюду, на верху же невеликое сделано круглое оконцо, дабы солнце прямо пущало лучи своя; однакоже, чтобы те солнечные лучи яицам не вредили, инако убо удобно от изобилной теплоты ужарилися бы, занеже в полдень тако от солнца земля бывает горячая [679] , что едва бы и в башмаках, чрез время выговорения «Отче наш», огню тако великому стерпети мог. Жители тамошние босыми ногами ходят, ибо от юности своея привыкли [680] , а такожде уже имеют подошвы у ног от жару ожесточалые, что не менши молота чюют, и еже [681] лошади, когда их подкавывают, чего мы сами достоверно искусили есмы. Те пещи дверцы имеют от полуденныя страны, а устие (czelu'sci) к полунощи, которыми навоз воловый или буйволей мещут, с нимже (ze nim) нощию согревают, чтобы яиц зимно не повредило. Во дни солнце глиною препосылает теплоту мерную к тем же печам, где яица рядом на голой земли от себе разложены сдалеча лежат, дабы едино к другому не касалося; чего ради удобнее цыплята таковым подобием, без насаждения кур, выводят. Во всех градех и весях, при дверех своих строят такие пещи, а во время (podczas) суть толь великие, что три тысящи яиц в них влагати могут.

Понеже о жару египетския земли воспомянулося, и оттоле разсудити мощно, яко [682] силный есть. Из Дамьяты едучи местом песчаным (занеже на пятдесят верст и дале от моря, пачеже во всем Егпте между вертоградами и деревнями, такожде и в деревнях вся земля песчана есть, на которой дахтыловые древеса зело множатся) прилежно присматривали есмы. Те привиделися нам истинно, якобы вода кипящая, и тако светился тот песок, аки вещь оная стекла, егда в пещи стекляной мягчится и сияет. В первых чаяли есмы, яко езеро некое чюдное горит, но по сем изведали, что ветр песок тот, от солнца сожженный и сияющийся, превевал и подносил, который издалеча светящийся в густвине (w gestwie) своей показался [683] нам быти огнь.

Стояще [684] под тем тогда градом, тако яко и в Дамияте некоторые, и сам наш корабленик остерегал, чего для всю нощь принуждени были есмы караулити. Убо египтяне не токмо на земли крадут, но, понеже суть совершенные нырки, в реках и в море хранятся, водою к судну приходят и что им возможно берут и в воду тянут. Случается и то часто, что человека на лавке, в дерме [685] спящаго, поемлют и, внесши с собою в воду, живота и одежды отъемлют. И когда они множеством собираются, в дермы из воды лазят, людей спящих побивают и корысти берут, якоже мало прежде нашего приезда прилучилося, когда четыри францужские торговые люди таким же обычаем погинули, которые из Каиру во Александрию плыли. Се дабы и нам что такова не прилучилося, бдели есмы нощь целую, оружие имуще готовое. Был с нами же в товарыщстве и корабленик. После полунощи плыли есмы, а о полудни [686] минули есмы в леве Талх (Talcha) град, который между рвами, дивно и розно покопаными, стоит; никтоже тамо добрый живет, токмо самые разбойники, которые водою и сушею (и землею) [687] многа творят зла, тако-что чрез той путь далный египетский удобно в целости прейти — зело опасно и трудно. Ибо во всех Ниловых отногах или затоках, с обеих брегов, и по полям дивно великое множество людей, стад, буйволов, волов, овец, коз, коров всюду ходит, чего ради которые безопасно тамошними странами едут, скоро в незапные сети впадают.

Тогоже дне видели есмы со сто человек рыбарей, которые, впад во оную мутную воду, рыбы имали, иные руками, иные же ртом [688] из воды выносили. Были одне с лакоть величиною, линям нашим подобны, другие лососям, а иные разные. Рыбы из Нила [689] суть жирные и вкуса добраго, но мало здравы, занеже река та болотна, а не каменна есть; вода же однако, занеже издалеча и из разных идет мест и всегда чистится, того для и здрава есть; и хотя мутна, яко речеся, однакоже в сосуде поставлена за два часа устаивается и бывает прозрачна; пачеже, аще бы стояла чрез всю нощь, будет аки хрусталь и к питию вкусна.