Я сижу в гордом одиночестве, работаю, но кому-то вздумалось тарабанить во входную дверь. Натали? Или, что куда вероятнее, Марк? Я сохраняю результаты последних пяти минут работы над «У них тоже были роли» и бегу к двери. Там меня дожидаются отхаркнутые щелью для писем бумажки. Выглядят довольно официально – наверное, счета за коммунальные услуги. Подбираю их с пола, без особого энтузиазма тасую – и тут влетает еще одна весточка.

Это, как выясняется, уведомление: «Товар не может быть доставлен по адресу».

Адресовано мне. Ну, почти мне.

Выбежав на улицу, я все-таки успеваю нагнать почтальона. Он все еще тут, копается, водворяя обратно в сумку мою посылку. Несмотря на то что день зимний и холод кусается не на шутку, на парне коротко обрезанные шорты.

– Погодите! – кричу я ему. – Стойте!

Он качается мне навстречу, будто влекомый тяжестью собственной сумки. Его рябое лицо покрывает такая бледность, что цвет кажется искусственным, похожим на грим. Когда взгляд его белесых глаз падает на мою руку с уведомлением, в них промелькивает тень какой-то разумной мысли.

– Вы Саймон Ли Шениц? – уточняет он.

– Ли Шевиц, через «В». Так точно.

Он прищуривается, читая наклейку на бандероли. Уголки его губ вздрагивают, кривясь куда-то вверх, затем поникают.

– Тут написано – Ли Шениц.

– Это ошибка. Наш постоянный почтальон меня знает.

Похоже, слово «ошибка» его не радует. Он продолжает кривить рот:

– Есть что-нибудь, удостоверяющее, что вы – это вы?

Это уже какой-то клинический идиотизм, но мне нужна эта посылка. Там, внутри – кое-что, что может помочь мне в работе.

– Сейчас принесу. Никуда не уходите.

Я оставляю входную дверь открытой, бросаю конверты на стол в зале и мчусь в свою комнату. Заставка, которую Джо установил на компьютер, производит звуковые волны, чтобы успокоить меня, что система все еще функционирует, хотя на экране ничего нет. Я забираю из ящика свой паспорт, стыдливо прикрывающий курительную трубку, бегу вниз. Почтальон осоловело смотрит на документы у меня в руке, пока я сам не открываю для него нужную страницу.

– Тут написано, что вы Ли Шевиц, а не Ли Шениц, – жалуется он.

– Вы меня вообще слышали? Это мое правильное имя.

– У вас есть права?

– Да, и обязанности тоже есть. Вы совсем сдурели?

Уголки его рта снова вздымаются и поникают.

– Не ругайтесь. Я про водительские права.

– Нет. Я не вожу автомобиль.

– Просто у вас в паспорте нет этого адреса.

– Я живу здесь. Могу показать вам, – протестую я голосом, все меньше напоминающим мой собственный. Вытаскиваю ключи и сую в замочную скважину. – Видите?

Вот только ключ почему-то не проворачивается. Я вытаскиваю его, и только тут понимаю, что он от квартиры Натали, а не моей – хорошо еще, что мои дергания не испортили ни замок, ни ключ.

– Ну вот, – выдыхаю я, исправив свою оплошность. – Входите.

– Не хочу, мистер. Что-то вы подозрительно выглядите, даже дверь с ходу открыть не можете, – хитрая ухмылочка гуляет по губам почтальона. – Берите, это, наверное, ваше.

Я вынимаю ключи и опускаю в карман. Беру посылку. Почтальон вдруг протягивает руку:

– А вот это я заберу.

Пока до меня доходит, что он имеет в виду не паспорт, а уведомление о неудавшейся доставке, проходит еще несколько мучительных мгновений. Потом я наконец запираю дверь и включаю свет в коридоре.

Большая часть пришедшей почты – моя. Куча бесполезных предложений завести кредитную карту, как будто моей «Фраго-Визы» недостаточно. Я рву их, даже не читая, и запихиваю в корзину под раковиной. Берусь за распаковку конверта с амортизирующими пухлыми стенками. Внутри видеокассета, и это, несомненно, «Золотой век юмора».

Остается лишь надеяться, что пленка в лучшем состоянии, чем футляр. Старая VHS-кассета, и я готов зуб дать, что дистрибьютор – компания «Видеоизобилие» – давно уже свернул дела, да и при жизни много не заработал. На футляре – дилетантский коллаж из лиц комиков немого кино, одно из этих лиц затерто до неузнаваемости. У меня нет причин считать, что именно это – Табби Теккерей, хотя выглядит этот затертый некто массивнее коллег. Описание на обороте практически не читаемо из-за дурацкого шрифта и, опять же, потертостей. Угадываются лишь отдельные слова: «Помнят …аши бабушки и дедушки… смеялись до самой см… утки не были пошлым… ля всей семьи». А зачем оно мне вообще, это описание, если можно взять да и посмотреть? Я заваливаюсь в общую гостиную и включаю видеомагнитофон. Внутри уже что-то есть, какая-то кассета без отметок, от которой я не могу найти коробку – приходится пристроить ее на каминную полку, подвинув пустые банки и бутылки. Доверив магнитофону «Золотой век юмора», я сбрасываю коробку от пиццы с кресла и усаживаюсь поудобнее. Яркость цветопередачи явно стремится выжечь кинескоп, но, к счастью, лишь самое начало пленки – ролик с лейблом «Видеоизобилия» и вступительные титры – повреждено, и, как выяснилось, ситуацию можно немного улучшить, поиграв с настройками при помощи пульта, липкого после чьих-то жирных пальцев.