Леночка повернулась на живот, положила на голову подушку и с силой сомкнула веки, пытаясь заставить себя забыться коротким сном. Хоть бы подремать пару часиков, хоть часочек. Что же, так и вертеться ей до утра, нарушая тишину скрипом и вздохами?

Она так сильно сжала веки, что от напряжения перед глазами побежала цветная рябь. Нет, она явно сделала глупость, постелив Андрею на полу. Как было бы тепло и спокойно рядом с ним! Сколько силы и уверенности исходит от его тела! Леночка снова вздохнула и резко перевернулась на спину.

— Ты не спишь?

От неожиданности она чуть не задохнулась, увидев перед собой Андрея.

— Прости, я не хотел тебя напугать.

— Ничего, — Леночка взяла его руку в свою. — Мне приснился сон.

— Страшный?

Она кивнула, но тут же подумала, что он мог не заметить ее кивка.

— Это лишь сон, — сказал он, и она почувствовала его ладонь у себя на лбу. Мягкая и нежная ладонь. Несколько мгновений Леночка пыталась справиться с нахлынувшими чувствами, а потом приподняла подбородок и поцеловала его руку. Не такая уж мягкая, оказывается, у него рука. Губы уткнулись в шершавую кожу, чуть солоноватую и очень горячую. Он не убрал ладонь, и Леночка поцеловала его руку еще раз и еще, и еще. Она готова была целовать эти сильные руки хоть целую вечность.

— Страшный сон забудется, поверь мне. Все пройдет… — Она почувствовала на шее его дыхание. Волосы колючей волной скользнули по ее лицу, и, изогнувшись, она обвила руками его плечи, прижала к себе так сильно, как только могла. Точно хотела слиться с ним воедино. — Это жизненная закономерность: полоса черная — полоса белая, — продолжал он успокаивать ее.

Они оба понимали, что Андрей говорит банальные вещи, но с ними что-то происходило, и это было, как в волшебном танце. Леночка ощущала на себе его губы и плакала. Она плакала от счастья. Удивительно, оказывается, и от счастья тоже можно плакать. Каждая клеточка ее тела пела, звенела, как натянутая струна. Тени, только что нависавшие над ее головой, рассеялись в воздухе. Осталась розовая дымка первого солнечного луча.

— Ты с ума сошел, — шептала она и притягивала его к себе, боясь выпустить из рук.

— Я сошел с ума, — соглашался он, и Леночка чувствовала, как жизненные силы, покинувшие ее, вновь зарождаются в ней.

— Боже, я люблю тебя… Я люблю тебя… — сквозь слезы шептала она, словно читая молитву. — Я больше всего на свете люблю тебя…

Он накрыл ее рот поцелуем, она жадно приникла к его губам, как жаждущий в пустыне к сосуду с водой, наслаждаясь долгим поцелуем.

Губы его исчезли. Леночка открытым ртом стала хватать воздух, но тут же почувствовала, как рот его скользит по ее телу, как впивается в сосок, как сводит с ума горячечным трепетом.

Леночка застонала, приподняла бедра, и тот, другой поцелуй, проникающий в нее, обволакивающий мозг мутной пеленой сладострастия, оказался еще более жадным и жарким. Она коротко вскрикнула, готовая умереть и никогда больше не очнуться на этой сумасшедшей земле. Но Андрей вышел из нее, будто вынул сердце. Леночка с силой рванулась вперед и вверх, ища его плоть, и, оглушенная сильным толчком, расслабилась и поплыла по течению всепоглощающего счастья.

— Милая…

Леночка в изнеможении раскинула руки. Она не верила, что все, происшедшее с ней только что, — явь. Небо посветлело, а вместе с ним и комната. Леночка уже отчетливо мота разглядеть лицо Андрея. Одна морщинка, другая. Сеточка у глаз. Губы, милые, родные, сладки. Плакать уже не хотелось. Даже от счастья. Хотелось смеяться, кружить по комнате, покачиваться на воздушных волнах и в то же время не двигаться с места.

— Я так счастлива… — прошептала она, уткнувшись в его плечо.

— Поспи.

Леночка уснула — у нее был в запасе еще как минимум час. Проснулась она только часам к десяти. Андрей жарил яичницу, и, когда Леночка зашла на кухню с распущенными волосами, растрепанная, смущенная и стыдливо прячущая глаза, он, облокотившись о стол, молча поднялся ей навстречу.

— Доброе утро. Сейчас ты умоешься, позавтракаешь, и я расскажу тебе сногсшибательную новость.

Она все еще приходила в себя от того, что услышала от Андрея. Нашлась Оксана! Сама нашлась. Дождалась, когда ее похитители отключились под действием наркотиков, и убежала. Они не ожидали, видимо, от ребенка такой прыти. Да к тому же от ребенка, руки которого перевязаны толстой капроновой веревкой. Кругом лес, маленький дачный поселок на краю Рязанской области: кто ее станет здесь искать, куда она денется?

Конечно, ее все равно бы нашли. Друг Каратаева оказался не таким уж бестолковым сыщиком, как это казалось Леночке. Он давно знал про этот домик, в котором даже электричества нет. Как-то раз он ездил сюда следом за Фимой, оставил машину у дороги и пробрался через густой кустарник дворами до самых окон. Но тогда в домике никого, кроме Генчика, не было. Окна, загороженные туго сбитыми ставнями, не давали возможности заглянуть в большую комнату, а вот сени, кухню с печью, вторую комнату, чуть поменьше, он достаточно хорошо разглядел. Если бы понадобилось, сориентировался бы здесь с завязанными глазами.

Тогда стояла осень, дождь клокотал по водостоку, поселок грозило смыть густым ливнем, дороги развезло, и Фима с Генчиком остались ночевать, а он пошел к машине, утопая в слякоти и стараясь наступать на более-менее твердые кочки мха, покрытого слоем листьев. Больше к домику он не возвращался — не было в том нужды.

Фима крутился в городе, его машина мелькала у ночных клубов и баров, периодически парковался во дворе племянницы Штурма, у самого Штурма и во многих других местах, где молодому человеку бывать вовсе не возбранялось.