Сердце сжалось от накатившей тоски — в глубине души она надеялась, что Андрей поправит ее, скажет что-то вроде «не мой, а наш», обнимет, прижмет к себе. Но нет, он только взглянул на ее побледневшие щеки и радостно кивнул.

— Нравится? Я давно уже, еще до знакомства с тобой, присмотрел его. Далековато, правда, но зато какой воздух!

Врать Леночка не могла. Действительно — прелесть. Высокие деревья близкого перелеска, гладь озера, искрящийся воздух, так переполненный кислородом, что даже немного кружится голова.

— Правда, прелесть.

— Зайдем? — Он наклонился к ее уху и чмокнул в розовую мочку. — Я так ждал этого момента.

Показалось ей, или действительно Андрей имел в виду момент, когда он сможет показать дом именно ей. Ей? Но почему? Ему доставляет удовольствие мучить ее? Нет, она твердо решила держаться. Леночка судорожно вздохнула и пошла за ним к невысокому бетонному крылечку. Длинная застекленная веранда заканчивалась увитой плющом аркой, ведущей в сад. Сухие веточки, уже набухающие предчувствием скорой весны, обещали к лету тенистую прохладу и томный шелест широких листьев.

— Камнем выложено. Видишь? Правда, оригинально? А сколько труда вложено. Я бы из такого дома ни за какие коврижки не выехал. Отец, понимаешь, вкалывал, в могилу себя загнал, таская из речки эти плоские голыши, — думал, сын жену приведет, детишек нарожает. А сын, дурак, в Израиль сбежал. Кому он там нужен? Ну скажи, смогла бы такой дом в чужие руки отдать?

Леночка покачала головой и еще раз вздохнула. «Как же… — думала она, — тот сбежал. А ты не сбежишь? Приведешь жену, детишек нарожаешь. Будут они по саду бегать, на озеро ходить, рыбачить, грибы собирать… И про меня забудешь. Зачем же тогда спрашивать, смогла бы или нет. Что от этого изменится?»

— Я раньше в Москве жил, — Андрей возбужденно дергал ручку двери, горя желанием как можно скорее попасть в дом.

— На Зацепском валу, — бесцветным голосом произнесла Леночка, когда Андрей на секунду замешкался. Что-то у него с замком не получалось.

— А ты откуда знаешь? — Он расхохотался, повернулся к ней и впился взглядом в ее грустные глаза. Леночка изобразила подобие улыбки, но он ничего не заметил. Или не захотел заметить ее состояния. — Откуда ты знаешь? — Он снова воткнул ключ в щель замка, и Леночка смотрела, как сотрясаются его плечи.

— Дай попробую, — Леночка почувствовала пальцами плоскую головку теплого металла, повернула осторожным и плавным движением, нажала на ручку, и дверь распахнулась. — Откуда знаю? Евгения Алексеевна рассказывала. Она много чего о тебе рассказывала.

— Много? Что, например? — Леночке показалось, что он насторожился. «Боится, что я знаю о нем все. Знаю о жене, о детях», — мелькнуло в ее голове. Она быстро прошла в дом, открыла еще одну дверь и ахнула.

Андрей тут же забыл о разговоре, глаза его снова засияли. Он, как ребенок, радовался произведенному на Леночку впечатлению. Анфилада высоких и светлых комнат, пронизанная солнечным сиянием, уводила вглубь.

— Вот здесь гостиная. Смотри, какой роскошный ковер.

Пахло дубом, свежей краской, обойным клеем, побелкой и немного нафталином.

— А что, хозяева делали ремонт перед тем как продать дом? — Леночка пыталась заставить себя погрузиться в созерцание интерьера, но безуспешно. На сердце ее лежала необъяснимая тяжесть, в груди кипело, и хотелось спрятаться куда-нибудь и дать волю рвущимся наружу слезам. «Он уходит от меня. Уплывает, как кораблик. Даже тени сожаления не мелькнет на его лице», — с отчаянием думала она, подходя к мягкому, обитому переливчатым шелком дивану.

— Нет. Я заказал бригаду, и за месяц они привели все в идеальное состояние. Только две комнаты наверху оставили недоделанными.

— Почему?

— Я не придумал еще, как их сделать. Я хотел, чтобы там были детские. Но плохо разбираюсь, что для этого нужно. Проконсультируй?

— Смешно… — Леночка прикрыла набухшие от слез глаза, провела по векам рукой, но все же пошла за ним. Даже если бы они не прожили в ее квартире долгих два месяца, если бы она не прикипела к нему и душой и телом, если бы она не отдала ему то, что по всем законам должно было бы принадлежать ее будущему мужу, — все равно ей было бы очень горько подниматься по этой узорчатой лестнице с темно-красными перилами мореного дерева для того, чтобы давать советы относительно комнаты для его детей. Леночка чувствовала себя так, будто бы ею попользовались, а перед тем, как выкинуть, решили выпотрошить душу.

— Посмотри, вот эту я хотел бы оставить для сына. Как ты думаешь, ему ведь должен понравиться вид на старую мельницу? Есть в этом что-то захватывающее дух, правда? А знаешь, как скрипят ее истертые плички?! Я слышал. Правда-правда! Если ты останешься здесь со мною на ночь… Хотя, впрочем, ручей еще покрыт коростой льда. Дождемся весны? Тебе не нравится? — На его лицо набежала сумрачная тень.

— Нет, что ты?! — Леночка снова заставила себя улыбнуться. — Я просто вообразила, как это будет классно: сидеть на крыше, держать у глаз бинокль, слушать скрип мельничных пличек и шорох ветвей…