Но стоп! С какой радости я так разозлился?! Сидел бы на обеде с "бывшими", удивляться нечему: "хорошо в образ вошел, дворянин-нелегал Обухов". А тут-то с чего? Откуда взялась потребность любой ценой хоть в чем-то, да уязвить, обидеть, очернить - пусть не открыто, но перед собственным, заботливо выпестованным штампом? Случайность ли это? Простая человеческая зависть? А может быть все куда проще? Глупо оправдывать, а вернее обманывать самого себя - непростительная для человека из 21-го века гадость просачивалась день за днем со страниц эмигрантских газет, так незаметно стала нормой. Впору двигать список приемлемых понятий дальше, ближе к крепостному праву и воскресной порке крестьянушек на конюшне. Не забыть про священное право первой ночи, а там и до совместного похода с нацистами рукой подать.

Нет спору, дурной запах - безусловная реальность, данная мне в ощущениях. Но вот этот самый горластый американец, у него обоняние наверняка ничуть не хуже! Фрау Кирхмайер, опять же, сложно упрекнуть неразборчивостью в ароматах, духи она выбирает с уверенностью парфюмера, без оглядки на цены и названия. Однако же они не скупятся на искренние комплименты, в глазах светится только восторг и удовольствие.

Ведь правы, черт возьми! Портовые грузчики к вечеру совсем не розами пахнут. Сам таким был, но то крайний случай. А вот офисные клерки, к которым лучше подходить с наветренной стороны, неприятно удивили меня еще в первые дни свободной жизни в Хельсинки. Живо тогда вспомнил про отсутствие привычных для 21-го века "теплых сортиров", то есть структуры водоснабжения и канализации, отлакированных мощной химией, стиральными машинами и дешевой одеждой. Так что для буржуев странен вовсе не запах, а... сам по себе факт присутствия подобных людей на балете! Более того, в их глазах это не порок, а напротив, огромное достижение Советов.

И кто я после эдакого фейла? Спаситель мира, как же...

Набрал полные ведра дерьма, хорошо хоть расплескать не успел!

... Треснувшая в театре картина мира продолжила рассыпаться каленым стеклом - день ото дня на все более мелкие фракции.

Эрмитаж, до которого мы наконец-то добрались, оказался набит битком, экскурсоводы выбивались из сил с огромными группами старательно приобщающихся к барской культуре рабочих. Ничего похожего на немецкую галерею Кайзера Фридриха,*** в которой, как мне показалось, три четверти посетителей - богатые туристы. Но это можно считать за достижение, что в Новом, что Старом музее Берлина с аборигенами еще хуже, в хорошем ассортименте там водятся лишь британские студенты.

Церковь, а вернее Александро-Невская Лавра, в которую нашу группу ненадолго завезли, оказалась вполне действующей.**** После Шпалерки и Соловков я было уверился - в Советской России не осталось священников вообще, разве что отдельные подвижники в совсем глухих и дальних приходах. Однако вот он, самый центр большевистского Ленинграда, но местное поголовье попов и монахов многочисленно, упитанно, в чем-то даже нагловато. Бойко торгует церковная лавка. В ассортименте, рядом со святыми мощами и иконами, в аккурат над высоким резным киотом - портрет Ленина, трехцветная олеография в золоченой раме. Молодая пара как раз приторговывалась, они непременно хотели повесить вождя над супружеской кроватью, но никак не могли сойтись с рясоносным продавцом в процентах по рассрочке. Героически сдерживая смех, я оттеснил молодоженов в сторонку и за двугривенный приобрел маленький бюстик четырехлетнего Ульянова - посмотреть и "вспомнить все", если вдруг нападет депрессия.

Следующий пласт раскрылся в столовой Кировского завода. Наше "случайное" попадание в столь далекое от туризма место легко объяснимо - прогрессивный пролетариат за рубежом должен точно знать, как питаются классовые братья "в самой свободной стране на земле". Неудивительно и то, что коммунисты, все как один, попросили обед чернорабочего. На сорок копеек товарищам принесли: мясной суп, котлеты с картошкой, а на десерт кисель, он же, по словам немцев, "подогретый розовый клейстер". Нам, то есть супругам Кирхмайер, отвалили по семидесятикопеечной доле квалифицированного рабочего: большую тарелку щей со сметаной и куском говядины, котлету с гарниром из картофеля и фасоли, а на сладкое - чай и пирожок с повидлом.

Члены делегации, как и следовало ожидать от доверчивых европейцев, приняли гастрономический спектакль за чистую монету. У меня же не возникло и тени сомнений - реальных чернорабочих на пушечный выстрел не подпускают к данному заведению. В то же время величина зала - минимум человек на двести - недвусмысленно свидетельствовала против версии камерного ресторанчика для руководителей самого высшего звена. По серединке между этими стратами остаются чины уровня начальников отделов, но если их так кормят на самом деле - рабочие, как минимум, тут не голодают.

Следующий сюрприз преподнесла Марта.

Умудрилась обменять деньги на рубли у какого-то бойкого хмыря прямо на улице; я не успел ее остановить. Вместо пяти червонцев за сотню марок, которые давала администрация отеля, она неожиданно выручила целую пачку - двести рублей. Напрасно я пенял на переписанные номера купюр, девушка просто-напросто не верила, что за такую мелочь могут отправить в лагерь. Вероятно, не сильно ошибалась, иначе на Соловках было бы не протолкнуться от бывших интуристов. Но как пессимист, я все же больше надеялся на бюрократию ГПУ, вернее их неспособность в оставшиеся два дня распотрошить спекулянтов и сверить номера с моей таможенной декларацией.

Хуже другое, фрау Кирхмайер подозрительно быстро и точно подсчитала, сколько именно мы переплатили за тур, еду и соболей. Не иначе, наловчилась оперировать с денежными курсами во времена немецкой гиперинфляции.

– Verfluchte Schiesse!***** - начала она свою нюрнбергскую речь.
– Немыслимо! Только представь, мы потеряли без малого пять тысяч! Verarsche! Проклятые капиталисты должны ответить за все!

– Они-то при чем?
– философски заметил я... покусывая от досады губы.

Разница между официальным курсом и черным рынком особым секретом не являлась. Но что бы она была столь огромна?! Проклятые большевики совсем берега потеряли!