Неспешно пройдя несколько кварталов, от пятачка к пятачку, мы закупили все что нужно беглецам, начиная с одежды и заканчивая перекисью водорода. Расплывшаяся, вымазанная безобразной пудрой "мадам" за четвертной билет сдала мне на пару часов "лучшую в Москве" комнату для свиданий, к ней - испуганную девчушку лет семнадцати, единственным изъяном которой казались сызмальства натруженные непосильной крестьянской работой руки. Для отсыла ненужного приложения "на все четыре стороны" Александре пришлось расстаться с ирисками, но любовный вертеп того стоил - кроме брошенного прямо на пол матраса и заплесневелых розовых тряпок на стенах в нем наличествовал действующий водопровод и канализация.

Выбрались обратно на столичные улицы совсем иными людьми. С моего лица исчезли специально отпущенная перед терактом бороденка и бакенбарды а-ля человек-росомаха, виски посеребрила пошлая сорокалетняя седина. Саша подкорректировала химическим карандашом глаза и собрала порыжевшие на несколько тонов волосы в короткий, кокетливо выглядывающий из-под косынки хвостик.

Мягкая полувоенная фуражка цвета хаки сделала из меня настоящего совбура, френч с высоким стоячим воротом кое-как скрыл кровоподтек. В руках появился пухлый портфель и старый, но приличный фибровый чемодан с дорожными мелочами и бельем. Александра сменила модный импортный плащ на модную комсомольскую юнгдштурмовку, городские туфли - на высокие ботинки со шнуровкой. Все в соответствии с легендой - партийный начальник средней руки и "перспективная" секретарша решили провести на море веселую недельку.

Так не страшно показаться на Брянском вокзале; по словесному портрету - нипочем не найдут. А фотографий ни я, ни моя спутница за собой не оставили.

Спустя час мы продирались сквозь толпу, орущую, гнусавящую, предлагающую, клянчащую. Где-то над головой похрюкивал траурной музыкой репродуктор - большевики как умеют успокаивают население. Толкаться в очереди на обычный "мягкий" или "жесткий" я не собирался - для ответственных товарищей с деньгами в Советской Республике существует СВПС. Отправление поздно вечером; по "плану А" мы специально подгадывали день расправы к удобному поезду.

Опробованный в Одессе алгоритм покупки не дал сбоя и в Москве. Но едва я вытащил из окошечка кассы бумажки билетов, плацкарты и картонки перронных пропусков,**** как рука Сашы резко вырвалась из моей.

– Осторожнее!

Здоровенный рыжебородый детина в пожарной брезентухе с медными пуговицами носорожил сквозь толпу, бледным рогом реял в воздухе вздетый вверх кулак; он просто не заметил девушку на своем пути.

– Смотри куда прешь!
– огрызнулся я в спину, отпуская браунинг обратно вглубь кармана.

Между тем вахлак внезапно остановился, обвел моргающими фунтовыми гирьками зал поверх голов, и направив в сторону жестянки репродуктора заскорузлый палец, завопил, легко перекрывая гомон сотен людей:

– Това-арищи! Сюда все слушайте! Заглавного убивца нашли! То Блюмкин-жидовин!

– Убийцам Сталина не будет пощады!
– мгновенно, будто после репетиции, выдал отзыв кто-то сзади.

– Рас-с-стрелять сволочь!
– неожиданным фальцетном вторил прикрытый вислой горьковской шляпой интеллигент из бывших, вернее всего - потрепанный фабзавучем гимназический учитель пения.

– Попався, голубчику, - довольно проворковала увешанная фальшивыми бриллиантами бальзаковская дама в довоенном желтом палантине.
– Чека тоб голову-то враз вдкрутить!

– Сгубил ворог нашего Сталина, - запоздало всхлипнул косматый как домовой крестьянин.
– А мы-то как таперича? Хто ежели не он?!

– Мало, надо на кол посадить!
– вмешался звонкий, уверенный голос Саши. Она пихнула меня в бок.
– Правда, Алешенька?

Судорожно сжался анус, но я послушно отрапортовал невразумительное:

– Всенепременно! Вор должен сидеть в тюрьме!

Выдержанная в классическом старорусском стиле инициатива моей спутницы не прошла незамеченной. Крики впадающей в раж публики приобрели глубину и рельеф:

– Колесовать при всем честном народе! Да чтоб дергался ирод подольше!

– Иуда! Вздернуть эсеровскую гадину! На осине!

– Опять продали Рассеюшку!

– В мартен выродка! Вместо шихты!

– Всех жидовинов свиньям скормить!

– Крыскам! Крыскам! По кусочечку!
– охотно подхватил антисемитскую тему сутулый сморчок, с бегающими глазками и нездоровым желтым лицом.

– Сколько раз увидишь, столько раз и убей!

В последнем вопле я с немалым удивлении узнал собственный голос! Интересно подсознание преломило персональную "неприязнь" к Блюмкину и Троцкому.

– Господи, прости им, ибо не ведают, что творят, - прошептала Саша, снимая остатки наваждения.

Я смотрел на перекошенные искренней злобой морды вокруг - зомбоапокалипсис наяву! Малейшая тень подозрения и нас тут же разорвут живьем, на мелкие фракции! За что?!

Понятна газетная истерика. Легко объяснима фрустрация чекистов и комсомольцев. Совершенно естественно смотрятся партсобрания и митинги. Но откуда такое невероятное сочувствие к убитым большевикам у обычных советских граждан?! Где бытовое злорадство "захребетник наскреб на хребет"? Куда запряталось типичное ленивое недоумение: "начальников на наш век хватит", "чай не брат-сват, не жалко", "помер и черт с ним", "место в Кремле пусто не бывает"? И кстати, почему нет надежд на перемены к лучшему?