Максим прыгает в воду. Ныряет. Выныривает почти под самым бортом. Легко вскарабкивается на палубу, перебирается на носовую надстройку и исчезает.

Тихо. Даже волны не шуршат в этой мертвой бухте. Пустое белое небо, безжизненные белые дюны, все сухое, горячее, застывшее.

Гай нервно ходит вдоль берега. Потом садится и нерешительно начинает снимать сапог.

Длинный жуткий звук возникает над бухтой, то ли вой, то ли визг. Гай роняет сапог. Гай переводит дыхание. Вытирает пот. Вытянув шею, глядит на субмарину, прислушивается…

Тишина. Прежняя страшная тишина, и даже еще страшнее после этого ржавого воя…

Гай облизывает пересохшие губы.

ГАЙ (хрипло). Эй, Мак!

Тишина.

ГАЙ. Эге-гей!

Дюны откликаются мрачным эхом.

Не спуская глаз с субмарины, Гай нащупывает автомат, трясущимся пальцем сдвигает предохранитель, выпускает в бухту очередь. Короткий глухой треск. На гладкой воде взлетают фонтанчики, расходятся круги. Гай поднимает ствол повыше.

Пули грохочут по металлу, визжат рикошеты, отвечает эхо.

И снова тишина.

Гай, как был – в одном сапоге, входит в воду, сначала медленно, потом все быстрей. Бежит по пояс в воде, всхлипывая и ругаясь вслух. Ржавая громадина надвигается. Гай добирается до борта, пытается вскарабкаться – срывается.

Цепляется за какие-то тросы, забирается на палубу и в страхе оглядывается.

ГАЙ. Эй! Э-эй!

Палуба пуста, на дырчатом железе налипли сухие водоросли, словно железо обросло свалявшимися волосами. Носовая надстройка огромным пятнистым грибом нависает над палубой. Гай видит железные скобы, ведущие наверх, еще влажные. Лезет по ним, забросив автомат за спину. Сверху, на надстройке, открыт люк – глубокий, ржавый, внутри темно, внизу мерцает мутный свет…

ГАЙ. Мак! Ма-ак!

Тишина.

Гаю очень страшно. Но он все-таки лезет в люк.

Торопливо спускается по лестнице, срывается, падает на песок. Железный коридор тускло освещен редкими пыльными лампочками, на полу под шахтой за годы и годы нанесло тонкого песку. Гай вскакивает.

ГАЙ. Мак, я здесь! Я иду! Я иду…

МАКСИМ (высунувшись из стены, недовольно). Что ты кричишь?

Гай останавливается. Прислоняется к переборке. Смотрит на Максима. Тот присматривается…

ГАЙ. Я думал… тебя здесь… что ты тут… что тебя…

МАКСИМ. Это я виноват, надо было тебя сразу позвать. Но тут странные вещи, понимаешь…

Гай вытирает мокрое лицо мокрой ладонью.

ГАЙ (сердито). Тебя нет и нет. Я зову, я стреляю… Неужели трудно отозваться?

МАКСИМ (виновато). Массаракш, я ничего не слышал. Понимаешь, здесь радио… я и не знал, что у вас умеют делать такие мощные приемники.

ГАЙ. Приемник, приемник… Ты тут развлекаешься, а человек из-за тебя чуть не свихнулся…

Протискивается в дверь. Вслед за Максимом оказывается в большом помещении с истлевшим ковром на полу, с тремя полукруглыми плафонами в потолке, из которых горит только один. Посередине круглый стол, вокруг стола – кресла. На стенах фотографии в рамках, картины, лохмотьями свисают остатки бархатной обивки. В углу потрескивает и завывает большой радиоприемник.

ГАЙ. А экипаж?

МАКСИМ. Никого нет. Ни живых, ни мертвых. Нижние отсеки залиты водой. По-моему, они все там… Знаешь, это, кажется, хорошо, что мы до Империи не долетели.

Максим подсаживается к приемнику. Надевает наушники.

Гай идет вдоль стены, смотрит развешанные фотографии… Это рентгеновские снимки. На него смотрят оскаленные черепа, и на каждом неразборчивая надпись, будто кто-то ставил автографы.

Гай отходит. В дальнем углу висит большой красочный плакат: синее море, из моря выходит, наступив одной ногой на черный берег, оранжевый красавец, очень мускулистый и с непропорционально маленькой головой, состоящей наполовину из мощной шеи. В одной руке богатырь сжимает свиток с непонятной надписью, а другой – вонзает в сушу пылающий факел. От пламени факела занимается пожаром какой-то город, в огне корчатся гнусного вида уродцы, и еще дюжина уродцев окарачь разбегается в стороны.