И голосом необычайно высоким — должно быть, подражал мальчишкам — запел: «Христос рождается». Ближние дружинники и казаки оглянулись. Лица у всех хмурые… Андронов слышал — дружинник проворчал:

— Лампадное масло кипятится. Не к добру!

Кто-то в толпе нехотя засмеялся. А поп пел, пел, подняв лицо к небу.

И только вечером, ложась спать, уже укутанный в кошму, он вдруг поднял голову и сказал Андронову:

— А знаете, Виктор Иванович, меня ведь знобит. Боюсь, не заболеть бы.

— Не болейте, батюшка! В пустыне без доктора, без фельдшера и лекарств болеть совсем плохо. У нас даже бинтов нет…

— И бинтов нет? — испуганно спросил Успенский, как будто ему непременно нужны были бинты.

— Нет почти.

Успенский уткнулся лицом в землю, пробормотал глухо:

— Да, это плохо.

Утром он уже с трудом поднялся на лошадь. Он очень долго прилаживал сумку к седлу. Лицо у него было воспаленное. И не проехали двух верст — он запел, засмеялся. Андронов пристально посмотрел на него.

— Батюшка, что с вами?

Поп, будто его толкнул кто, перестал петь, долго и пристально смотрел на Андронова, не узнавая, потом повернул лошадь и поехал в степь, прочь от дороги.

— Стой! Куда? — закричал Виктор Иванович. — Асак, догони, верни!

Киргиз пригнулся к седлу, гикнул, помчался за попом, схватил лошадь за узду, привел. Поп сидел безучастно, опустил руки. Голова у него моталась из стороны в сторону. Его сняли с лошади, положили в рыдван, набитый сеном. Когда его клали, он вырывался, замахал руками, закричал:

— Братцы! За Русь! За Русь!

И добавил гнусное ругательство.

Пока укладывали — отстали. Отряд ушел вперед. Погнали лошадей изо всех сил. Рыдван задергался, закачался. Поп на момент поднялся — страшный, со спутанными волосами, вывалянный в сене, — заорал бессмысленно:

— Вот они! Держи!

В отряде заговорили: «Поп заболел». И на белой лошади прискакал Сыропятов.

— Что с ним?

— Вероятно, тиф, — ответил Андронов.

— Тиф? А, черт! Теперь, пожалуй, начнется!

Он озабоченно посмотрел в рыдван, на закутанного попа.

— Еще есть больные?

— Есть еще двое. Вон их на той телеге везут, — ответил Ваня Щипков — младший сын старика Щипкова, самодельный фельдшер отряда.

— Тиф?

— Тиф! — весело, с готовностью ответил Ваня. — Еще вчера вечером положили.

Сыропятов тронул лошадь, отъехал.

— Ваня! — позвал Андронов. — Как же лечить-то?

— А никак не лечить, Виктор Иванович, положимся на природу. Лечить нечем.

— Ну, а заболел бы твой отец, братья… Что делал бы ты?

— Ничего, Виктор Иванович! Так бы вот положил и вез бы. В болезни сейчас всем честь одна. Будем кутать, будем беречь, авось…

Андронов нахмурился.

«Авось? Не далеко уедешь. Пропал поп!»

И странно: в этот день, проезжая на тарантасе вдоль отряда, он бессознательно все ждал: справа или слева выдвинется голова гнедой лошади и знакомый голос скажет что-нибудь очень знакомое, вроде:

— А погодка-то сегодня неважная, Виктор Иванович!

Нетерпеливо он повертывался, чтобы скорее отделаться от надоевшего ожидания. Никого! Степь влево все такая же пустая, бурая, мокрая. Облака вдали задевают за барханы, спешат, спешат куда-то. Бустылы черной полыни и чагира качаются под ветром. А справа шлепают по размятой дороге лошади, люди, верблюды, мокрые, измученные. Попа нет…

Умер поп через шесть дней, рано утром, когда отряд уже собрался в путь. Ваня Щипков и возчик Ермил отошли в сторону от стана — шагов на полсотню, начали рыть — очень поспешно — яму сбоку песчаного бугра. Песок смерзся и закорел сверху, откалывался кусками, а под корой опять рассыпался. И, осыпаясь с боков, заваливал яму.

А отряд уже пошел. Уже последние возы тронулись. Виктор Иванович нетерпеливо кричал:

— Скорей, ребята!

Втроем они принесли труп, завернутый в рясу, к яме, опустили. Андронов шагнул в яму, натянул рясу на мертвое лицо, укладывал удобнее голову, а Ермил тем уже временем сыпал песок на ноги… И все трое зарывали поспешно, точно убийцы жертву, боясь, что застанут. Поскакали прочь во всю прыть — Андронов и Ермил на тарантасе, Ваня на рыдване. Когда догнали отряд, Ваня вытащил из сена сумку, крикнул:

— Виктор Иванович, вот сумка осталась! Куда деть?

— Давай поглядим.

В сумке между смятым, ветхим бельем лежала библия маленького походного формата и записная книжка, вся исписанная. Андронов открыл библию наудачу: «По библии гадают». И тотчас же закрыл… «Надо сперва загадать. О чем? Выберемся или нет? Мы победим или красные? А ну…»

От этой мысли все в груди разом напряглось. Он прочитал: «И видеть небо ново и землю нову. Первое бо небо и первая земля приидоша…»

«Верно! Все новое! Вся жизнь по-новому».