Шрифт:
По его отрывистым словам Володя сразу понял, что дядя волнуется, может быть, завидует. «На Каспий ездил нарочно — и неудача…»
— Смотрите, он у закрайка и хочет выбраться на лед, — волновался Володя.
В самом деле, раненый лебедь доплыл до закрайка льда и попытался забраться на него. Раз сорвался, другой. Выбрался наконец и с трудом пошел. Потом широко взмахнул крыльями, распустил их так, что каждое перо было видно, вот-вот взлетит в самое небо… И… лег. Было видно, как он судорожно вытянул ноги и шею… Пронзительно крикнул. Потом подвернул голову под крыло и так остался лежать.
— Кильви-и-и! — раздалось с неба.
— Сядьте, сядьте, — испуганно прошептал дядя Митя.
Все трое присели.
— Кильви-и! — повторился крик.
И лебедь — огромный, белый, чуть розовый в лучах нового солнышка — пролетел над головами. Три ружья уставились в него, но промолчали. Лебедь закружился как раз над тем местом, где лежал его мертвый товарищ. Он звал. Раз он совсем близко подлетел к воде, крикнул, наддал и взвился, ушел почти из видов.
— Ну, Володя, ты жди его. Бей влет. Он не улетит долго. Лови его. А мы пойдем. Во будет счастье, если убьешь и другого…
— А вы?
— А мы пойдем. Вот, видишь, Василий манычи расставляет. Мы из камышей будем уток бить.
Вдали по полынье плавал Василий, расставляя манычи — деревянных уток.
— Вот туда бы теперь добраться. К убитому.
— Как доберешься. На лодке? Он увидит — не подлетит.
— Кое-где охотятся так: пристраивают на столбе бочку, садятся в нее и ждут…
— Ну, это все не про нас.
— Однако Володя-то. Я всю жизнь за лебедями гоняюсь — и неудачно. А он пятый раз на охоте — и вот тебе.
Дядя похлопал Володю по плечу и засмеялся.
— Ну, пойдем, пойдем, пусть его сторожит. Ни пера ему, ни пуху.
Папа и дядя пошли, Володя остался. Он следил за лебедем, не спуская с него глаз.
А лебедь удивлялся: «Почему товарищ не летит?»
Раз, два, три, пять, десять, пятнадцать раз он скрывался из видов — за дальний лес улетал и опять возвращался к Каясану, спускался низко-низко, медленными взмахами крыльев, держался почти на одном месте — весь белый, как причудливое облачко, — и кричал призывно:
— Кильви-и-и!..
И опять уносился прочь, словно ждал, что мертвый товарищ поднимется, так же расправит широкие крылья и помчится за ним. Но тот лежал неподвижным, измятым комом, лежал на издырявленном льду и не откликался.
Лебедь опять сделал круг. Володя прицелился и выстрелил.
Лебедь наддал и помчался, как ураган, прочь… И с полчаса не показывался.
Далеко слышалась стрельба. Это папа и дядя били уток.
Володя соскучился. Ему было досадно, что те стреляют. И хотелось скорее достать убитую птицу, чтобы похвалиться.
Он пошел к избушке.
Веста, Каро и Волчок, с выпачканными грязью ногами, бегали по берегу. Дед возился у избушки. Папа и дядя на лодке сидели в камышах… Ехать сейчас за лебедем отказались.
Володя вернулся и только подошел к яру — остановился, удивленный: на льду возле убитого лебедя сидел живой.
Володя, крадучись, спустился под яр и, сжимая ружье, стал ждать.
Лебедь ходил кругом возле мертвого товарища, наклоняя голову, и звал нежно-нежно:
— Ган-ган-ган…
Отойдет немного, что-то забормочет, забормочет, оглянется, крикнет, махнет крыльями. А тот все лежал неподвижно, как камень в степи. Володя замер.
Лебедь замахал крыльями, побежал по льду, мелко семеня ногами, оглянулся. Нет, не бежит за ним мертвый товарищ. Лебедь вернулся к нему, опять закружился, опять стал звать.
Теребил его клювом, поднял его голову, отходил немного и спрашивал:
— Ган-ган-ган?..
А тот молчал.
Наконец лебедь поднялся в воздух и тоскливо крикнул:
— Кильви-и-и!..
И пролетел низко, как раз над тем местом, где сидел Володя. Будто ему было теперь все равно, убьют его или нет.
Володя не выстрелил. Странно: ему было жаль тоскующей птицы. Он положил ружье возле себя и долго сидел неподвижно.
Пришел дед Василий с собаками.
— Сидишь? — улыбнулся он.
— Сижу.
— А где же другой-то лебедь?
— Улетел.
— Ну, жди, жди. Он прилетит. Обязательно. Все равно не отстанет, пока этот лежит там.
Он ткнул кривым пальцем на озеро, где лежал убитый лебедь. Володя промолчал.