Шурка вернулся из магазина с двумя огромными пакетами. Еда в их доме имела свойство заканчиваться внезапно и в самый неподходящий момент — аккурат к тому времени, когда мальчишки возвращались из школы. Но раньше Шурка всегда брал их с собой за покупками, поэтому простое по сути своей действо затягивалось на час-полтора. Сегодня ему хватило сорока минут все выбрать, покидать в тележку, расплатиться на кассе и вернуться домой. Но стоило в разы боле нервных клеток, потому что еще сутки назад ему бы и в голову не пришло оставить сыновей наедине с Семой. Поэтому в магазине он только и думал о том, как поведет себя умрюнец с Сережкой и Вовкой. И был изрядно обескуражен, когда по возвращении домой застал в общей комнате или зале, как они ее называли, весьма забавную картину. Семен объяснял мальчишкам математику. Простые дроби и отрицательные числа. Причем и Сережка и Вовка заинтересованно слушали новоявленного учителя, даже несмотря на то, что Вовчик учился на два класса старше, и знал побольше младшего братишки. Семка же нашел универсальный выход из ситуации и строил объяснения на всестороннем использовании подручных предметов. В частности от тройственного усердия уже пострадали четыре простых карандаша. Одни был разломан на четыре части или четыре четверти. Второй на восемь, третий всего на две. А вот четвертому явно была уготована участь почить смертью храбрых будучи разломанным на десять частей, но тут вернулся в дом главный семейный добытчик и урок увлекательной математики пришлось временно прервать.

— Ну, как тут у вас успехи — спросил Коваль, быстро справившись с изумлением.

Пакеты с продуктами он бросил прямо в прихожей — так торопился. И сразу же заглянул в зал из коридора, поэтому скрыть несколько лихорадочный и запыхавшийся вид он пристального взгляда Семки, разумеется, не удалось. Да Шурка и не пытался, если честно. Был слишком озабочен здоровьем сынишек. Не то чтобы он всерьез опасался, что Семка может их обидеть… нет, конечно же нет. Но кое-какие опасения все равно оставались, даже после тех открытие, что свалились на шуркину голову сегодня ночью и ранним утром. А все оказалось еще лучше, чем он предполагал. Семка прекрасно сумел поладить с Сережкой и Вовкой, которые тут же повскакивали с табуреток и понеслись приветствовать любимого папочку. При этом оба были возмущены, о чем не преминули высказаться, почему это Семка раньше с ними никогда не занимался.

— Что, даже понятнее, чем я — в шутку поинтересовался Коваль у сыновей, когда те принялись расписывать, как понятно им все объяснил Семка.

— Даже Ирина Геннадьевна так не может! — убежденно заявил Вовка, который уже учился в четвертом классе, в отличии от второклашки Сережки. Дело в том, что в начальной школе все предметы, по сути своей, вел один учитель, который по совместительству был еще и классным руководителем, то есть любимой классной мамой, поэтому Сережке было не с кем сравнивать. А вот после третьего класса, как раз в четвертом, разные предметы вели разные педагоги. Вот Вовка и припомнил старые обиды на математичку, которую боялся весь класс. Потому и заявил тут же, без перехода — А можно Сема у нас учителем математики будет

— Нельзя. У Семы другая специализация.

— Правда — тут же прижухли детишки, косясь на оставшегося за письменным столом умрюнца.

— Вот химию и биологию, думаю, он бы смог преподавать, если бы у него не было более важной и ответственной работы.

— Охотник, да — робко утонил у отца Сережка.

— Именно, — кивнул ему Коваль, потрепал младшего сынишку по голове и скомандовал — Ай-да, на кухню пакеты разгружать!

Малышня тут же выстрелила в коридор, где зашуршала пакетами.

— Сразу все не тащите, надорветесь, — крикнул им через плечо Коваль, но проверять не пошел. Он уже давно начал приучать мальчишек к определенной самостоятельности. Пусть не всегда удачно получалось, но он откровенно боялся их слишком заласкать и разбаловать, потому что помнил, как когда-то баловали его и как тяжело ему пришлось, когда родные погибли в Первой волне и он был вынужден учиться выживать в боевых условиях.

— Ну, что, уже задумался о собственных детях — с обманчивой веселостью осведомился охотник у умрюнца, который неотрывно смотрел на него подозрительно пристальным взглядом.

— У нас не бывает собственных, — вдруг выдал Сема и встал с компьютерного кресла, в котором сидел. Но приблизится к охотнику, подпирающему косяк, почему-то не решился.

— В смысле — опешил Коваль, — А Люська и Мирон — кто тогда

— Об этом и хочу… — сказал умрюнец и сделал паузу, словно считая предложение вполне законченным и мысль понятным. Но на шуркином лице все еще явственно читалось удивлением, поэтому после изрядно затянувшейся паузы Семка все же решил добавить к предыдущему предложению еще одно слово — поговорить.

— Ладно, — посерьезнел Коваль, — я тебя слушаю.

Умрюнец под его взглядом помедлил, потому снова опустился в кресло. Вцепился в обтянутые стареньким кожзамом подлокотники и выпустил когти. Шурка понял, что надо как-то подбодрить напарника, а то, похоже, они тут оба на нервах. Причем, если вдуматься, нервничают из-за пустяков, упуская из виду самое главное. Умрюнец уже рот открыл, чтобы начать серьезный разговор, на который сам же напросился, но тут охотник отлив от косяка и пошел в его сторону. Приблизился, уперся левой ладонью в спинку кресла, наклонился.

— Сема, — проникновенно начал Шурка, приблизив лицо к лицу умрюнца практически вплотную, — мы же с тобой оба врачи, я ведь правильно понимаю А это значит, что лучше других умеем называть вещи своими именами и принимать лю… то есть окружающих или, скажем, пациентов, во всем многообразии их слабостей и пороков. И в своих слабостях признаемся сами себе легче, чем другие, ведь так

— Я никогда не хотел детей, — вместо согласия, начал умрюнец, косвенно подтверждая все сказанное охотником, — потому что знал, никто из них не будет моим. Все общие, мы всей общиной их воспитываем обычно. Но теперь… ты ведь, как Всеволод, откажешься отдавать его в могильник… домовенка.