Убедительно прошу по возможности скорее сообщить мне официальную дату моего последнего рабочего дня.

Матильда комкает листок, бросает его, начинает снова.

Тема: Заявление об увольнении.

Мадам,

Я имею намерение прекратить наше сотрудничество и настоящим письмом заявляю о своем увольнении из Вашей организации. Прошу расторгнуть мой договор начиная с 22 мая 2009 года.

Остаюсь в Вашем распоряжении для предоставления любой дополнительной информации. Примите уверения, мадам, в моем искреннем уважении.

Это последнее, что можно сделать. Матильда это знает.

То, чего следовало избежать любой ценой. Во что бы то ни стало.

То, чего ни в коем случае нельзя было допустить.

Но настал момент, когда цена стала непомерной. Превысила ее возможности. Когда надо смириться с поражением и выйти из игры. Настал момент, когда ниже пасть уже невозможно.

Глава 37

Матильда сидит, расслаблено вытянув ноги.

Все кончено.

Теперь ей надо встать, собрать свои вещи в сумку, надеть жакет и покинуть кабинет. Затем выйти из здания и направиться к метро. Еще надо вручить заявление в собственные руки Патрисии Летю или по дороге зайти на почту и отправить его заказным письмом.

Но она не двигается с места. Она не может двинуться. Ее тело отказывается ей повиноваться, словно чужое.

Когда Патрисия Летю вошла в ее кабинет, Матильда, не говоря ни слова, протянула ей письмо. Директор по управлению персоналом открыла конверт; вид у нее был смущенный. Матильда попросила ее поставить подпись под припиской «в собственные руки».

Патрисия Летю молчала, и Матильда подумала, что человек способен сочувствовать другому только тогда, когда узнает в этом другом себя, когда понимает, что все, что происходит с другим, точно так же может случиться и с ним, с той же жестокостью и беспощадностью.

Это осознание, что ты столь же беззащитен и так же можешь оказаться на самом дне, – и только оно, – способно пробудить сочувствие. Сочувствие есть не что иное, как страх за себя.

После долгой паузы Патрисия Летю подписала там, где указала Матильда.

– Если завтра или в течение нескольких дней вы передумаете, я буду считать, что никогда не держала в руках этого письма.

– Но вы его держите, и вы только что его подписали.

– Вы устали, Матильда. Вам надо отдохнуть. Мы найдем выход. Я поговорю с ним. По крайней мере, подождите, пока я с ним поговорю.

– Я хочу, чтобы вы приняли во внимание это письмо, чтобы вы рассматривали его как окончательное и бесповоротное.

– Как пожелаете. Мы еще об этом поговорим. Вы очень бледная. Пожалуй, вам лучше взять такси и поехать домой. И вам стоит вызвать скорую или неотложку. Сделайте перерыв на несколько дней, на неделю. Вы на пределе.

– Я поеду на метро.

– Возьмите такси и потребуйте квитанцию. Вы не в том состоянии, чтобы добираться общественным транспортом.

– Я поеду на метро.

– Хорошо. Но пообещайте мне, что вызовите врача, когда доберетесь до дома. Матильда, вам необходимо передохнуть. Обещайте мне. Вы едва держитесь.

– Я вызову врача.

Матильда и Патрисия Летю молча смотрят друг на друга. У Матильды по-прежнему недостает сил, чтобы подняться, ей приходится ждать, пока ее тело отыщет опору, соберется. Половина кабинетов уже опустела, шум снаружи затих.

Прошло еще несколько минут, затем Матильда спросила:

– Может, мы сами виноваты в том, что с нами случается? Может, с нами случается только то, что мы заслуживаем?

– Что вы хотите сказать?

– Вы не думаете, что на человека обрушивается что-то подобное, потому, что он слаб, потому что он сам этого хочет, потому что, как бы это ни казалось немыслимым, он сам это выбрал? Вы не думаете, что некоторые, сами того не ведая, создают из себя мишень?

Патрисия Летю задумалась, прежде чем ответить.

– Нет, я так не думаю. Я думаю, что именно ваша способность сопротивляться сделала вас мишенью. Я уже тридцать лет работаю в этой корпорации, Матильда, и я не впервые сталкиваюсь с подобной ситуацией. Вы не виноваты в том, что с вами случилось.

– Я поеду домой.

Патрисия Летю поднимается; браслеты на ее руках звякают, как колокольчики.

Выходя в дверь, она повторяет:

– Вызовите врача.

Глава 38

Он въехал на мост Тольбиак. На середине моста, стоя на светофоре, он повернул голову, чтобы посмотреть на реку, на металлическую поверхность воды, блестящую в неярком свете. Вдалеке, насколько хватало взгляда, открывались другие мосты, и чем дальше, тем явственнее их геометрия тяготела к горизонтали и окружности, легким и безупречным.