Девятая молитва — «От покаяния Тебе пришедшия вся, в лице Твоих другов вчинил еси»[390] и проч.

Поэтому то, что Вы написали в своем последнем письме (из Ниццы) о молитве, — очень хорошо. Так и делайте с несомненным сердцем.

Сознавайте себя грешником, приходящим к Спасителю, ничтожною тварью, дерзающей обращаться к неисповедимо Великому Творцу, сознавайте свою нищету, и худородие, и крайнее недостоинство беседовать с Богом. Если сознаете — это великое добро, выражайте свои молитвы Богу и чувства сердечные своими словами. Хорошо, если ясно, разумно, сознательно представляете свои духовные нужды и выражаете их с простотою, не выискивая слова, ибо Бог знает сокровенные мысли нашего сердца, и когда нет слов выразить, то молитесь «воздыханиями неизглаголанными»[391].

Оставьте всякие vide des puissances, nuit obscure[392] и проч. Жалею, что попалась Вам эта книга — она нам может много повредить. Но этим я не ругаю самую книгу нисколько.

Не думайте, дорогой батюшка, отец Давид, каким изложенный Вам вид молитвы является. То есть — есть ли это высший, или низший, или средний вид молитвы. Впрочем, скажу, по преподобному Симеону Новому Богослову, это средний вид молитвы[393]. Низший — с воображением. Не сбивайтесь покамест с этого вида молитвы. Не думайте также, что если мы с Вами говорим о покаянии как обязательном элементе или основании всей нашей жизни, то это значит, что не неведомы такие высшие состояния, когда покаяние «кончается». Подобно тому как неизъяснимым образом великий страх Божий по достижении какого — то крайнего напряжения перерождается в любовь Божию.

Говорю Вам то, в чем уверен, что сам пережил…] Но горе мне, окаянному: хочу я кончить эти тягостные для меня ссылки на мой ничтожный опыт.

Вот что говорит преподобный Исаак Сирин: «Духовное ведение по природе своей позднее делания добродетелей. Тому же и другому предшествуют страх и любовь. И опять — любви предшествует страх. Всякий, кто, не стыдясь, говорит, что можно приобрести последние без делания первых (то есть приобрести ведение прежде делания добродетелей или любовь прежде страха), несомненно полагает первое основание для погибели души своей. Таков путь Господень, что последние рождаются из первых»[394].

Письмо 5. О том, как должно подвизаться умом[395]

Вопросы о духовном опыте молитвы. О понятии сердца. О молчании ума у свт. Дионисия Ареопагита. О мистике как уходе от Креста

Ваше искание метафизических понятий о сердце мне не нравится, все это не на пользу, не на созидание, а на разорение.

Объясните мне, как это Вы понимаете? Когда Вы погружаетесь в nuit obscure или vide des puissances — то Ваш ум, совершенно свободный от всякой мысли, все-таки где же находится? Там, где и плотяное наше сердце, в груди (левой части) или еще где, или Вы его совершенно нигде не ощущаете, а просто погружаетесь в совершенное безмыслие, в некую пучину? И совсем ли ничего не помышляет Ваш ум или помышляет как-нибудь о Боге? А может быть, и молитву творит? И если да, то какую и как? Словами, или только чувством сердца (плотяного), или только умным, не выражаемым никаким словом устремлением к Богу? Видит ли что при этом ум Ваш или нет? Все это непременно объясните мне, очень прошу, потрудитесь, если возможно. Я тоже над этим тружусь, и не себя ради, потому что непосредственно меня это не занимает.

Еще — если можно — напишите в кратких словах, как понимают католики мистику божественного Дионисия Ареопагита.

Вы очень хорошо написали в другом месте письма: «Каноны, ирмосы так сложны и так далеки от того, что бывает в моем уме и сердце». То сердце, которое Вы разумели здесь, и имейте в виду. И еще в другом месте: «Говорить со Христом, выражая ясно то, что чувствует сердце (это очень хорошо Вы здесь говорите и правильно разумеете о сердце, где оно и что), развивая это чувство и сознание его значения и силы, упражняясь в легкости такого обращения ко Господу, где сознание и ум и сердце дают себе ясный отчет того, что происходит», — это все Вы хорошо говорите и делаете, и с Божией помощью делайте. Обязательно должна быть в молитве согласованность ума и сердца, «сознательность и ясность». И совсем не должно быть vide des puissances, nuit obscure, an'eantissement des facult'es.

Я еще не читал книгу, но из Вашего письма усматриваю, что Вы неправильные представления обо всем этом себе составили. А если Вы поняли автора так, как он действительно учит, то, значит, и он заблуждается. И святителя Дионисия Ареопагита, значит, католики не понимают. Если же Вы только один еще заблуждаетесь, то это было бы хорошо. Поверьте, дорогой батюшка отец Давид, в созерцание и невещественную жизнь входят люди по дару милости Божией другим путем. «Молчание ума» у святителя Дионисия Ареопагита никогда не различается с молитвою, но «умное безмолвие» молитвенников есть нечто другое и достигается иным, другим путем, чем у святителя Дионисия Ареопагита. Есть общее, есть и различие путей и состояний. Лучше всего в настоящее время Вы оставьте думать об этом. Если сейчас Вам все объяснить, то Вы, усвоив себе все интеллектуально, не познаете того опытом духовно.

Впрочем, все это, быть может, возникло у Вас потому, что St Jean de la Croix учит противоположному? Но знайте, дорогой, что если он правильно учит об «умном безмолвии» — то между нами не будет никакого противоречия. А Вы просто забежали несвоевременно туда, куда не следует еще Вам стараться проникнуть, и, кажется мне, Вы еще не вполне поняли, хотя и пишете в своем письме, что Вам все очень понятно (о книге de St Jean — Вы говорите, что она «совсем понятна» Вам). Впрочем, я человек, быть может, ошибаюсь я, а не Вы, тогда прошу меня поправить. Говорю все это до прочтения книги, основываясь только на Ваших письмах, которые перечитал еще раз и на которые хочу ответить немедленно. Это стремление к совершенству и глубоким «мистическим» познаниям является главною причиною ухода многих с крестного пути христианского на широкий путь, разгул сектантов, теософов и т. п. И так нарочно делаю — чтобы остановить Вас, или, как святые отцы говорят, «схватить за ноги и бросить на землю порывающегося самочинно лететь на небо»[396].

Письмо 6. О значении чуда

Исцеление по молитве. О невнимании к чуду: о непокаянии и искании старого человеческого счастья. О плачевном исходе

The Old Rectory, 29 января 1962 г.[397]

[…] Я очень понимаю тебя, когда ты пишешь об А[398]. Я ответил ему и на телеграмму из Каира о кончинеего жены] М., и на его письма также… Тебе могу сказать ОТКРЫТО и со всей определенностью. В последнее время я писал ему с меньшим расположением, потому что ожидал от него и от М. — большего.