– Я хочу прогуляться по саду, – решил я. – И буду польщён, если вы захотите меня сопровождать.

Через некоторое время она кивнула головой.

– Что ж, пойдёмте, раз таково ваше желание.

Мы прошли галереей, возвышающейся над двором, потом лестницами, ведущими прямо в сад, тянущийся вдоль южных стен замка. Сад был запущен и находился в плохом состоянии. Деревья и кусты давно не подстригались, аллеи заросли бурьяном, вода в маленьком пруду была по всей поверхности покрыта зелёным студнем водорослей. Я увидел две мраморные статуи, скрытые в кустах. Одна фигура была лишена половины головы, у второй отколота рука. Что ж, у Рейтенбаха, может, и были деньги, но, видно, он предпочёл расходовать их иначе, чем на содержание сада.

– Отец о вас беспокоится, Анна, – сказал я. – И, конечно, всем сердцем желает, чтобы вы к нему вернулись. Можете ли вы мне сказать, какие препятствия мешают вам вернуться в родной дом?

– Я просто хочу остаться здесь. – Она даже не обратила лицо в мою сторону.

– И какие причины удерживают молодую даму в замке Рейтенбаха? – Спросил я. – Потому что какие-то причины быть должны, не так ли?

– Я не обязана отвечать на ваши вопросы. – У неё был по-прежнему тихий, отрешённый голос, как будто её не очень интересовало, что я скажу.

– Но я попросил вас об этом, – ответил я. – Так что если не хотите наделать хлопот своему хозяину, советую быть повежливее со служителем Святого Официума, – добавил я более жёстким тоном.

Я видел, что она поджала губы. Ничего, однако, не ответила, хотя, честно говоря, я ожидал протестов.

– Я предпочитаю быть здесь, чем у отца, который собирается меня выдать за кого-то из своих престарелых приятелей или их неотёсанных сыновей.

Учитывая тот факт, что в замке Рейтенбаха она согласилась спать с конюхами, невежество не было ей, похоже, столь неприятно. Я решил, однако, принять эти слова за чистую монету.

– Так значит, маркграф не заставляет тебя, ни словом, ни делом, оставаться в его власти? Не так ли?

– Именно так. – Она сорвала цветок одуванчика и подула на него. Серебристо-белый пух закружился в воздухе.

– Дорогая Анна, иногда человеку трудно сформулировать всю безмерность страха или горечи, лежащих на его сердце. Иногда каждый из нас нуждается в друге, чтобы ему довериться в своих заботах. Честно, открыто и с надеждой, что друг никогда не раскроет того, что узнает, если его об этом прямо не попросят...

– И вы хотите быть таким другом? – На этот раз у меня было впечатление, что её глаза смотрят на меня не равнодушно, а враждебно.

– Я не хочу быть вашим другом, Анна. Я им и являюсь, – я сильно выделил последнее слово. – Независимо от ваших поступков и мыслей. То, что вы думаете обо мне самом, не имеет ни малейшего значения ни для дружбы, которую я к вам питаю, ни для помощи, которую с Божьего благословения я хочу вам оказать.

– Самой лучшей помощью будет, если вы оставите меня в покое, – ответила она.

Некоторое время мы гуляли молча, Анна сорвала в траве стебель одуванчика, с которого уже облетели все его пушинки.

– Ты думаешь, наверное: чем может угрожать могущественному Рейтенбаху скромный инквизитор из Хеза? Так вот, дорогая Анна, и не такие, как Рейтенбах, уже горели на кострах Святого Официума. Достаточно мне махнуть рукой, и здесь зарябит от чёрных плащей и серебряных крестов. Обидеть одного из нас – это обидеть Церковь. А обидеть человека, находящегося под нашим покровительством – это обидеть нас... – Я выждал, чтобы она могла обдумать слова, которые услышала. Это не было до конца правдой, но я мог только надеяться, что даже если правды не было в словах, то она крылась в моём убедительном голосе. – До меня дошли слухи, что, быть может, в этом замке проводятся еретические, богохульные ритуалы. Если вы что-то знаете об этом, дитя моё, Инквизиториум обеспечит вам безопасность и защиту. Не говоря уже о том, что донёсший получает часть имущества еретика. В знак признания своих заслуг на благо нашей матери – Церкви, святой и единственной.

Она остановилась и неожиданно взяла мою руку в свои ладони.

– Не делайте ничего, пожалуйста, – сказала она, на этот раз на удивление мягко. – Клянусь всем, что для меня свято, клянусь моей жизнью, что здесь не происходит ничего, чего бы я не хотела. Если мне понадобится помощь, я дам вам знать. И спасибо, что с такой заботой пожелали исполнить просьбу моего отца. Мы далеко друг от друга, но, тем не менее, это ведь мой отец, и я уважаю то, что вы ему помогаете.

Я пожал её пальцы.

– Как скажешь, Анна, – ответил я мягко. Конечно, я мог спросить, по каким причинам она отдаётся конюхам, поварам и садовникам, но был уверен, что ответ на этот вопрос уже подготовлен заранее.

– Я слышал это имя. Хоффентоллер, – сказал Курнос, и на его лбу от задумчивости появились толстые складки.

– Рассказывай.

– Маурицио Хоффентоллер, – он закрыл глаза, – попал в языческий плен во время последнего крестового похода. Вернулся через тридцать семь лет...