Утолив голод двумя огромными карасями Алмазов отёр руки, губы.

— Я что прибыл-то, Иван Самойлович Государь очень обеспокоен ссорами меж старшиной на Украине.

— Я догадываюсь, кто это ему жалился Полковник стародубский Рославец Пётр. Верно?

— Вот, вот, Рославец жаловался даже, что архиепископ запретил в Стародубе службу отправлять.

— А почему запрета, не сказал, конечно? А запретил потому, что Рославец при всём честном народе избил священника. Я ему как гетман назначил войсковой суд за это. А он, испугавшись, кинулся в Москву, спасай, государь. Вот и рассуди, Семён Ерофеич, верно ли я поступил.

— Всё верно, Иван Самойлович, но государь очень уж просил тебя пойти с ним на мировую.

— Я бы, конечно, государеву волю исполнил, если б Рославец только мне досадил и, если 6 он повинился принародно. Но ведь Рославец говорит, что многие старшины меня не любят и даже вся сторона против меня. Я говорю, у нас в малороссийских городах великую вольность дали. Если бы государевой милости ко мне не было, то у них на всякий год по десять гетманов было бы Ты Семён Ерофеич, чтобы правду государю доложить, поспрошай старшину, полковников, есаулов, да и простых казаков поспрошай обо мне.

— Я буду спрашивать, Иван Самойлович, буду. Ты уж прост.

— Чего «проспи, я сам на этом настаиваю. А кстати, где сам виновник всей этой затеи?

— Рославец-то? Он в Москве.

— Ну вот. Как же без него разбираться? Тут, того гляди, турки с ханом явятся, а мы с кляузником валандаемся.

— А что, турки — это серьёзно?

— Пока это слухи, но ведь не бывает их на пустом месте. Пищали всегда наготове должны быть, а порох сухим. На то нас великий государь и держит, чтоб хан не застал нас в постелях и не вырезал.

Как и договорились, стольник Алмазов поехал по полкам, никому явно не выдавая цели своей поездки, хотя все знали, что послан он великим государем, а отсюда вытекали и догадки: государь хочет знать о боеготовности полков, значит, следует ожидать военных действий. Дабы завуалировать истинную цель, Алмазов, приезжая в полк, интересовался всем: как полк питается, где хранится оружие, полковая касса. И липа в долгих разговорах, как бы мимоходом спрашивал о гетмане: что он за человек? нравится ли народу?

Ответы и старшины и рядовых были благоприятны для Самойловича, и Семён Ерофеевич остался этим доволен: не придётся огорчать государя.

Перед отъездом в Москву он вернулся в Батурин и рассказал гетману о результатах своей поездки. Самойлович не скрывал удовлетворения.

— Вот так и скажи государю. И ещё скажи, пусть шлёт Рославца сюда, я его пальцем не трону. Пусть суд решает. Заоднемя будет с ним судить и его сообщника протопопа Адамовича. Вроде он подстрекал Рославца на недовольство. А мне сдаётся, оба они хороши, один другого стоит.

Гетман не стал посвящать Алмазова в планы предстоящего похода, который он, объединившись с Ромодановским, должен был совершить на Чигирин. Из Москвы в Путивль для поддержания этого похода уже шёл с войском князь Василий Васильевич Голицын.

Всё же людям военным удалось убедить государя, что в Чигирине должно стоять московское войско, а не казачье, которое, по слухам, пересылается с султаном. Последнее почти в каждом своём письме утверждал гетман Самойлович.

Однако Самойлович с Ромодановским решили, что переходить Днепр со всеми войсками не стоит. Поэтому они остановились не доходя ста вёрст до Днепра и вызвали в шатёр стольника Григория Косогова, имевшего под рукой пятнадцать тысяч московского войска, и бунчужного Леонтия Полуботко, командовавшего четырьмя полками.

— Господа, — сказал Ромодановский, — мы с гетманом решили именно на вас возложить главную задачу — взятие Чигирина. Лучше, если вы убедите их сдаться без боя. Потом приведёте всех без исключения к присяге великому государю. А Дорошенко вы должны убедить сдать клейноды, обещая ему прощение всех его вин и царскую милость.

— Кому он должен сдать клейноды? — спросил Полуботко.

— Мне, — сказал князь. — На это я был уполномочен ещё покойным государем.

Когда бунчужный со стольником ушли, Ромодановский сказал гетману:

— Надеюсь, ты понимаешь, Иван, почему я не сказал «нам».

— Догадываюсь, Григорий Григорьевич. Щадишь самолюбие Дорошенко.

— Отчасти, Иван Самойлович, отчасти. Но главное, у него не должно остаться никакой зацепки для отказа. Если б ему сказали, что клейноды надо сдать гетману Самойловичу, он бы взъерепенился: я тоже гетман! Вы два недруга, а я меж вами лицо постороннее, да ещё и с полномочиями Алексея Михайловича. Мне сдавать гетманские клейноды будет ему легче и не столь обидно. Но, как ты понимаешь, булаву у него принимать мы будем вместе.