— Напишу, ваше величество, — сказал Тяпкин, понимая, что король подбирается к главному.

— И ещё. — Король даже полуобнял резидента. — И ещё, мой друг напишите государю, что я предлагаю объединить наши армии и ударить по туркам. Я даже согласен, если объединёнными силами станет командовать Дорошенко.

— Хорошо, ваше величество, я напишу, но лучше бы, если вы это написали сами.

— Вы понимаете, мой друг я не могу написать государю это своё предложение, мне обязательно надо согласовать его с Сеймом, а это значит, раззвонят по всему свету. Поэтому-то я и вынужден просить вас, мой друг, сообщить по вашим секретным каналам.

«Хороши секретные каналы, — подумал Тяпкин, — если письма мои прочитываются».

— Пожалуйста, убедите великого государя. Потому, что, если мы довольствуемся Правобережьем, го турки потребуют всю Украину, и Левобережье в том числе. И потом, и вы и мы христиане, должны объединяться, дабы противостоять мусульманам.

— Ваше величество, я обязательно напишу всё государю, но и я в свою очередь хотел бы просить вас о продлении нашего перемирии.

— Это может решать только Сейм, мой друг. У нас свободная страна. Республика. Моя власть не беспредельна, Василий Михайлович И потом, до окончания срока перемирия ещё четыре года Успеется.

— Но вы же можете внести предложение об лом уже сейчас.

— Мой друг, если мы объединимся и разгромим турков, то тогда можно вести разговор не о перемирии, а даже о вечном мире. Прощайте, мой друг. Надеюсь, вы не забудете о моей просьбе.

Тяпкин понял, что аудиенция окончена и ему пора удашься. Он откланялся. Карета увезла его на квартиру.

Задал Собеский русскому резиденту задачу. Конечно, он напишет государю о разговоре, подробно напишет, но ведь он должен в письме высказать своё мнение, стоит ли доверять королю и принимать всерьёз его предложение и сулит ли это какие-то выгоды его родине. Он уже знал, что за разговором властей предержащих всегда скрывается другой смысл, потаённый. Какой? Что кроется за предложением короля? Москва обязательно спросит его мнение. А что он ответит?

Вечером у него появился молдавский посланник Кантакузин.

— Я уезжаю. Василий Михайлович. Зашёл проститься.

— Куда?

— В Молдавию, господарь отзывает — Кантакузин понизил голос. — Тут нас никто не подслушает?

— Надо плотнее закрыть дверь, а стены здесь каменные.

— Кантакузин сам прикрыл дверь, подсел к столу, достал из кармана бутылку вина.

— Выпьем на прощанье, Вася.

— Выпьем, Кузя, — улыбнулся Тяпкин и достал кружки.

— Слушай сюда, Василий, — говорил негромко Кантакузин, разливая вино. — Я знаю, тебя возили к королю.

— Откуда ты узнал?

— Я видел тебя в карете королевской, не знаю, о чём вы там говорили, да и спрашивать не вправе. Могу лишь догадываться. Так вот учти, недавно король тайно отправил резидентом в Молдавию шляхтича Карбовского с приказом вести с турками мирные переговоры через посредство моего господаря. Понимаешь, это будет не в пользу России.

— Догадываюсь, — сказал Тяпкин. — Ах лиса, лиса его величество. Значит, за двумя зайцами погнал. Спасибо. Кузя, за новость. Ты моё настоящий друг.

— Теперь, Вася, раз я буду там, я стану следить за ходом переговоров и сообщать тебе. Возможно, господарь и отзывает меля для связи с Карбовским.

— А как ты сможешь сообщать теперь?

— Через епископа Антонии Винницкого, то мой хороший друг.

— Спасибо, Кузя Ты не представляешь, сколь ценны будут для меня твои сообщения.

— Представляю. Вася Главное, это должно быть сохранено в строжайшей тайне. Слышишь, в строжайшей.

— Кому ты говоришь. Кузя. Да из меня щипцами не вытянут твоё имя.

Они выпили. Обнялись на прощанье. Кантакузин ушёл. Тяпкин, ероша волосы, долго ходил по горнице, потом зажёг свечи, достал бумагу, чернила с пером. Сел за письмо. Теперь-то он знает, что надо писать в Москву великому государю, что советовать веры королю не давать, с объединением войска крепко подумать надо. Он лично — думный дворянин Тяпкин Василий Михайлович — таковую помощь шляхте не давал бы, но и резко б не отказывал в ней. Пусть надеются. На их хитрость надо и свою иметь.

В дни жалобные Фёдору Алексеевичу читались челобитные, по которым вместе со своими советниками, думными боярами, и принимались сразу решения.

— А вот тут, государь, — сказал Стрешнев, перебирая на столе подьячего бумаги, — иереи черниговские не поладили. Нежинский прототип Симеон Адамович жалится на архиепископа Лазаря Барановича и тебе челом бьёт, просит твоей заступы.

— Может, надо было бумагу патриарху передать? — сказал Милославский. — Не хватало государю ещё с попами разбираться.