— Передай моё сочувствие. И скажи, чтоб держались, мы постараемся разорвать турецкое кольцо вокруг города.

— А когда, князь?

— Надеюсь, в ближайшие два-три дня.

Но посланцу не удалось передать осаждённым обещание князя: возвращаясь в город, он попал в плен и едва избежал смерти.

А одиннадцатого августа один за одним грохнули взрывами три турецких подкопа, не только проломив стены и развалив ближайшие строения, но и поразив многих защитников — солдат и казаков. Начались пожары, беспрерывно палили турецкие пушки. Визирь, узнав о гибели русского воеводы, усилил нажим, а в образовавшиеся после взрывов проломы бросил янычар с коротким приказом: «Никого не щадить!»

Дома близ взрывов загорелись; осаждённые, видя пожар, кинулись на московский мост, но турки зажгли мост и он обрушился, похоронив в воде многих защитников, в том числе и полковника Криницкого, пытавшегося после гибели Ржевского возглавить оборону города.

Потеряв нижний город, оставшиеся в живых русские засели в верхнем городе, ранее хорошо укреплённом стараниями Ржевского. И не только отбивались, но и сами нападали на турок с отчаянной решимостью и злым напором. И даже дважды выбивали турок из города. Турки зажгли вначале нижний город, а потом и верхний. Ночью пришёл приказ князя и гетмана: «Зажечь всё, что только может гореть, или взорвать и выходить из города на наши обозы».

И Чигирин — легендарная ставка Богдана Хмельницкого — превратилась в огромный полыхающий костёр, который сразу стал никому не нужным. От огня бежали все — и турки, и русские.

Ночью же гетман с князем приняли решение идти назад к Днепру и уходить на свой левый берег.

— Вот Серко теперь порадуется! — сказал Самойлович.

— А отчего бы ему радоваться?

— Как же! Он советовал развалить и оставить Чигирин. Вот и вышло по его. Чигирин развалили, правда, турки.

— Ну и мы ж им помогли.

— Помогли оттого, что иного выхода не было. Только теперь турки на Киев могут нацелиться.

— Ныне вряд ли. Потери у них большие.

— Потери у них большие, но победа, выходит, за ними.

— Выходит, за ними, — согласился Ромодановский. — И нам с тобой, Иван Самойлович, как бы государь отставку не дал за эту конфузию.

— Да, наверно, — согласился гетман, хотя в свою отставку он не верил, знал, что нет ему пока на Украине замены. Нет. Дорошенко? Но он слишком долго союзничал с королём, и ханом не брезговал. Ну а о Серко и говорить нечего, да и стар он уже. Так что если грядёт отставка, то тебе, дорогой Григорий Григорьевич, тебе, князюшка.

Они отступали к Днепру, отбивая наскоки турок, и довольно успешно. На переправе турки их оставили в покое, а когда переправа закончилась, был послан разведчик в Чигирин, выяснить, что там поделывает Мустафа.

Посланный вскоре вернулся и сказал, что город пуст и к нему слетелись тучи воронья на поживу. Пожары прекратились, но в городе нечем дышать из-за тяжёлого запаха гниющих трупов.

По настоянию князя Голицына государь отозвал Ромодановского в Москву, принял его ласково, поблагодарил за долгую ратную службу и отправил на покой. Так что предчувствие князя не обмануло.

Стольника Апраксина Матвея Васильевича юный государь случайно отличил из многолюдного своего окружения. С пожара. Доложили ему, что стольник Апраксин в отсутствии по уважительной причине — погорел.

— Как — погорел? — удивился государь. — Пожар, что ли?

— Да, пожар. Хоромы красный петух склюнул.

Фёдор Алексеевич был человек чувствительный, сердечный, приказал, что как только появится Апраксин в передней, позвать к нему. Апраксин появился лишь на третий день, в среду, когда государю докладывали дела Поместного приказа.

Едва дождавшись окончания доклада, государь кивнул Стрешневу:

— Родион Матвеевич, зови Апраксина.

Погорелец явился испуганный (к царю по-пустому не зовут), с красными глазами и подпалённой бородой. Пал на колени.

— Прости, государь.

— За что, Матвей Васильевич? — удивился Фёдор.

— За отсутствие. У меня беда, государь.

— Знаю, Матвей Васильевич, знаю. Искренне тебе сочувствую. И жалую из казны на обустройство триста рублей. Хватит?

— Государь! — Апраксину перехватило горло от рыданий, рвавшихся наружу. — Государь, да я... Да за такую милость...

— Ладно, ладно. Встань с колен, Матвей Васильевич. Сядь.

Апраксин поднялся, присел на краешек лавки, готовый вскочить в любой миг.

— Как сие случилось-то? Отчего? — спросил Фёдор.

— Не знаю, государь. Возможно, от лампады. Но слава Богу, тихо было, безветрие, а то бы всю улицу слизало. А так народ набежал, быстро управились. Никому ведь гореть не хочется.

— Да, пожар у нас — беда общая. Но хоть что-то спасти удалось?

— Да, почитай, ничего. Выскочили — в чём были.