– Да, мы в курсе того, что чемпионат мира по футболу 1978 года пройдет в Аргентине.

Я подозвал официанта, или mozo по-испански, и заказал еще пару пива.

– Не-не-не, мы точно не американские гринго. Мы британцы.

– А-а-а, я понимай, значит, вы англичане? Вы живете в Лондрес, верно? – спросил Карлос.

– Ах, нет! Йа не англичанин! Йа из Олста, – сказал Эуан.

На лицах наших собеседников было написано полное непонимание.

– Йа из Ойрлендии!

Не забывайте о том, что даже мне зачастую было очень непросто понять Эуана, а нашим новым друзьям и подавно. К тому же Эуан сильно выпил и стал растягивать и слегка зажевывать слова. Я быстро объяснил, что Ольстер – это не Англия и не Ирландия. Мне казалось, что я удачно разрулил и разрядил потенциально опасную ситуацию, но был крайне удивлен следующим вопросом:

– Значит, вы англичане. Что скажете по поводу Las Malvinas [11] ?

Я был совсем молодым парнем и в то время понятия не имел о каких-то Фолклендских островах, расположенных примерно в четырехстах тридцати километрах к востоку от самой южной точки материковой части Аргентины. Я не подозревал, что вот уже много лет эти острова являются предметом споров между Аргентиной и Англией. До войны между двумя странами оставалось еще десять лет, но уже тогда я понял, насколько важным и болезненным для политического самосознания аргентинцев был вопрос о принадлежности островов Las Malvinas.

В общем, я был в полной «непонятке», но Эуан, естественно, знал все, что можно знать об этих островах.

– Ах! Все это полная ерунда, чушь полнейшая!

Тут тон и настроения наших собеседников изменились. Всего несколько секунд до этого ребята расплывались в улыбках и поддерживали наш дружеский, хотя и неуклюжий из-за недостаточного знания языка разговор, но после этой фразы стали очень серьезными. Все они заметно напряглись.

Частично на ломаном английском, но большей частью по-испански, который я переводил Эуану по мере своих сил, они стали обвинять злых английских пиратов, укравших их острова. Все это могло напоминать, как в свое время испанцы обвиняли Фрэнсиса Дрейка [12] в разбое и в том, что он отобрал у них золото, которое те в свою очередь украли у индейцев.

У Эуана, как я уже упоминал, была прекрасная память, из глубин которой он начал извлекать один за другим аргументы, говорящие о том, что парни заблуждаются. Он напомнил им некоторые правдивые и весьма нелицеприятные факты покорения их испанскими предками Южной Америки. Он говорил о судьбе коренного населения, пережившего самый настоящий геноцид. «Британцы, – вещал Эуан, – никогда не позволяли себе такого поведения».

Я с удивлением посмотрел на окружавших нас аргентинцев. Я еще никогда не сталкивался с подобной ситуацией. Ребята начали говорить на повышенных тонах, и окружающие стали бросать на нас самые недоброжелательные взгляды. Все это было очень не похоже на отношение аргентинцев, с которым мне до этого приходилось сталкиваться. Я заметил, что к нашему столику подтягивается пара внушительного размера персон, и внутренний голос подсказывал мне, что вечер может закончиться совсем не так, как мы планировали.

В это время Эуан распалялся все больше и больше, акцентируя свой каждый новый аргумент громким ударом ладони по столу. К тому же он начисто игнорировал мои намеки и увещевания о том, что нам пора идти. Он не замечал, что вокруг нашего столика собирается толпа людей и на их сердитых лицах было весьма враждебное выражение. Стало совершенно очевидно: парни, с которыми у нас завязалась эта дискуссия, находят ее крайне неприятной и не желают ее продолжать. Некоторые ребята пытались унять своих товарищей и советовали им не обращать внимания на разглагольствования Эуана.

– О’кей. Достаточно. Хватит! Мы больше не хотим с вами разговаривать. Хватит! Заканчиваем! – сказал Карлос и повернулся к нам спиной. Но сказал он это по-испански, и звучало это так:

– Okay. !Ya suficiente! !Basta! No queremos hablar mas contigo. D'ejalo. !Basta! !Basta!

И тут время замедлилось, как случается, когда падаешь с велосипеда и понимаешь, что уже не в состоянии остановить свое падение.

– Ты кого назвал гребаным бастардом, а, гребаный бастард?! – заорал Эуан Карлосу и вскочил на ноги. Молниеносным движением он схватил пивную бутылку за горлышко, привычным жестом разбил ее о край стола, после чего в руках у него оказалась «розочка» – самое страшное и убийственное оружие, которое можно себе представить во время драки в баре. Острые обломки стекла угрожающе блеснули в поднятой руке Эуана. Второй рукой он схватил Карлоса.

Тут же один из вышибал сильно ударил Эуана палкой по руке, державшей «розочку», отчего тот ее уронил на пол, где она и разбилась. Два других охранника скрутили Эуана, схватив его за голову и плечи, а четвертый вцепился мне в воротник. В мгновение ока вокруг нас на пол попадали столы, стулья и бокалы, и охранники не без помощи некоторых посетителей выбросили Эуана на улицу. Меня же просто вывели. Я в ужасе смотрел на долговязую фигуру Эуана, распластавшегося на мостовой. Я просто не мог поверить в случившееся. Эуан стал медленно подниматься на ноги. На его лице появилась дурацкая бессмысленная улыбка, и он начал петь. Судя по всему, ему нравилось, как мы проводим свободное от работы время.

Я был в шоке от поведения Эуана и от того, что с нами произошло. Если честно, я вообще не любил драться. Я был обычным парнем, выросшим в сельской местности в графстве Сассекс, в небольшом и спокойном городке Даунс. За всю свою сознательную жизнь я всего пару раз участвовал в мальчишеских спорах, которые заканчивались обменом несколькими ударами с противником и были проведены по правилам Куинсберри [13] . Я быстрым шагом направился к станции подземки, быстро трезвея от свежего вечернего воздуха. Эуан поднялся с мостовой и стоял, покачиваясь, посреди улицы, выкрикивая «Гребаные бастарды!» и зачем-то подняв вверх два пальца в форме буквы V (в Аргентине никто не знает, что этот жест означает Victory («победа»). Охранники, уперев руки в боки, выстроились перед входом в заведение и смотрели на этот спектакль. Я шел, стараясь не шататься и идти по прямой.