— А Древние — они кто? — попыталась разобраться Аня. — Очень старые вампиры?

— Можно сказать и так. Но если бы дело было только в их возрасте, это было бы полбеды.

— А в чем беда?

— Беда в том, Анют, что они родились не просто очень давно, но еще и в совсем другом мире. Там для питания не требовалась кровь. Вот и растили они там свои цветочки, пили цветочный нектар, порхали с ветки на ветку… Пока им не стало скучно, и они не развязали войну. И не погубили свой мир. Горстке выживших чудом удалось открыть портал между мирами и перебраться сюда. А здесь, чтобы не погибнуть, им пришлось начать пить кровь. Человеческую, другая не спасала. И подобной трансформации психика большинства просто не выдержала. Они ненавидят. Самих себя — такими, какими они здесь стали. Этот мир, за то, что он изменил их. Людей, за то, что не в силах не жаждать их крови и плоти. Собственных детей, поскольку мы родились уже в этом мире, и не способны оценить их фальшивых рыданий об утерянном рае. Они его не теряли, они его уничтожили. Сами. И при этом пытаются диктовать, как нам жить…

— Ты их не любишь, верно? Но хочешь взглянуть на сад. На настоящий сад Древних.

— Разве в музей ты идешь оттого, что любишь представителей всех прошедших эпох? Скорее, тебе просто любопытно представить, как они жили. Вот и мне… любопытно. К примеру, такое дерево некоторые Древние могут вырастить из семечка дня за четыре, — он погладил ближайший ствол. Дерево было незнакомым, яркую зелень листвы оттеняли белые кисти соцветий. — А я даже не представляю, как? Какой энергией оперировать, за что цеплять, как тянуть, чем подпитывать? У меня не то, что способностей таких нет, я даже вообразить их в действии не в состоянии. Как можно разделить эмоции с деревом? Как можно разделить с ним свою душу?

— Ну… я не знаю, конечно, — неуверенно произнесла Аня. — Но когда я смотрела, как ты вырезал ту иву… или на те работы, что стоят в доме твоей мамы… мне кажется, именно про такое и говорят «вкладывать душу», «вдыхать жизнь».

— Нет, малыш, это фигурально, это совсем не то. Я работаю с мертвым деревом, режу фигурки из старых засохших коряг… Перенял механические приемы у отца, он был профессиональным резчиком в той, прошлой жизни. Но даже он работал лишь с мертвым деревом, преобразовать живое у него не было сил никогда. Не аристократ, чернорабочий. А здесь… Наш дорогой хозяин явно из очень знатного рода, из тех, в ком природные силы текли рекой… Впрочем, неудивительно, с его-то должностью.

— Как ты это определил? — идти на шпильках по мягкой земле было не слишком удобно. Каблуки чуть проваливались, и Аня опасалась, что позолота на них сотрется, или тонкая кожа попросту поцарапается. Но сад словно манил, и осмотреть его действительно хотелось.

— Чувствую силу. Ауру вампира, вплетенную в ауру деревьев. Он их растил, отдавая свою энергию. Я не представляю, как это сделать технически, но выглядит невероятно красиво. Завораживает…

— Ой, смотри! — Аня потянула его в сторону от основной тропинки. Там, словно спрятанные за пышными кустами, росли несколько деревьев с очень светлыми и гладкими стволами и бледно-голубыми листьями. — Никогда в жизни такие не видела. Это как называется?

— Не знаю. Я их тоже вижу впервые. Полагаю, в природе такие и не растут. Хотя… Помню, в детстве мне рассказывали сказку про дерево с голубыми листьями. Его называли Древом Души, и делились с ним своими горестями и радостями. А оно хранило мудрость целого народа, и способно было шепнуть совет тому, кто готов был слушать.

— Так, может, это оно и есть?

— Ну, что ты, Анют. Наши сказки принадлежат старому миру. От которого давно уже не осталось ничего. Ни единой пылинки. А дерево, видно, просто создано с помощью природной магии. В память о старой сказке.

— Красивое… — Аня задумчиво погладила прохладный ствол. Гладкий, как шелк и чуть пружинящий под пальцами. Нет, не пружинящий! Анина рука замерла на одном месте. Ствол пульсировал, мягко толкаясь в ее ладонь. — Ар, смотри… Нет, в смысле — потрогай. У него словно сердце бьется.

— Тебе тоже рассказывали в детстве сказки про деревья с бьющимися сердцами? — чуть улыбнулся он, не поверив. Но руку послушно приложил. — Нет, ребенок, не чувствую. Ты фантазируешь.

— Да нет же! — она ощущала пульсацию слишком явно, какие уж тут фантазии. — Вот здесь прикоснись, где я!

— И даже вместе с тобой, — он накрыл ее прижатую к дереву ладошку своей. Ее пульс — единственный, который ему хотелось сейчас ощущать. Вторая рука сама легла на девичью талию, он прижал ее спиной к своей груди и шепнул на ушко: — Вот теперь — чувствую. Тебя. Твое сердце бьется в моей груди, твоя кровь бежит по моим венам. И ничего другого уже не надо.

— Ой, — пораженно выдохнула она, ощущая, как ее ладонь мягко погружается в ствол, ставший вдруг податливым, словно глина. Голова закружилась, цветочный аромат показался излишне приторными, стало душно. Она прикрыла глаза, стараясь сосредоточиться лишь на биении пульса, она уже не могла бы сказать, чьего — дерева, своего, Ара. Ей казалось, что он один, общий.

И тут в нее словно ударила волна силы. Вампирской силы, схожей стой, что исходила обычно от Ара, но иной, куда более мощной.

Обернулись они с Аршезом синхронно, отдергивая руки от дерева. В десятке шагов от них стоял Ринат. Вернее, Древний вампир и Верховный куратор. Впервые на Аниной памяти — без очков. Он держал их в руке, замершей у лица, и одна из дужек упиралась ему в щеку. Но он, похоже, не замечал. И смотрел не на них, мимо. На дерево.

— Что вы сделали с ним? — поинтересовался вместо приветствия.